Носорог для Папы Римского

Позже, уже после полудня, капитан Альфредо велел Сальвестро отсоединить канат от кнехтов и протащить его на корму, где снова привязать к гакаборту, чтобы проделки Бернардо перестали сбивать корабль с курса. Мало-помалу он удалялся от берега, который теперь был не более чем дымчатой голубой полоской далеко по левому борту, уменьшающейся и утончающейся. Переведенный на новое место, Бернардо поначалу развлекался тем, что подскакивал в кильватере корабля, а потом, вонзив посреди полета одно весло в воду, обнаружил, что гребную лодку можно заставить делать пируэты. На усовершенствование этого маневра ушло еще несколько часов, в течение которых он прервался только затем, чтобы поесть. Резкие движения маленькой лодки привели в порядок его желудок, расстроенный мягкими рысканиями и колыханиями большего судна, и аппетит вернулся к нему в полной мере. За соленой рыбой и свининой, исчезнувшими у него в глотке, последовали большие ячменные оладьи, которые Артуро зажарил на горячих углях жаровни. Бернардо проглотил целую дюжину этих покрытых золой лепешек, после чего снова принялся за греблю.

— Чудное дело — плыть в такой вот денек, — сказал капитал Альфредо. Его обрамленные розовой каймой глаза блуждали, оглядывая работавших наверху матросов, затем устремились за корму, на Бкрнардо, от которого исходили всплески и гиканья. — А этот парень умеет орудовать веслами, — восхитился он. — С тех пор как мы отплыли, был червяк червяком, а теперь поглядите-ка на него! — Он на пробу постучал ногой по палубе. — Может, она и не очень добротно построена — в общепринятом смысле, имею я в виду, — но все же это хороший корабль, наша «Лючия», правда?

Сальвестро согласился, что это так. Берег ускользнул за горизонт, и садившееся солнце выглядело тонким красным диском, глубоко врезавшимся в розовое море. Ближайший берег был в двадцати милях, а возможно, и больше. Он услышал, как открылась дверь каюты и дон Диего сделал несколько шагов по мостику, соединявшему полуют с полубаком. Он посмотрел через борт, затем на темнеющее небо. Когда он повернулся и увидел Сальвестро с капитаном Альфредо, стоящих на носу, то его взгляд скользнул по ним так, будто оба они были просто частью царившего на палубе беспорядка. После первой ночи их плавания Диего почти ни с кем не говорил, кроме капитана Альфредо, предпочитая оставаться в каюте вместе с девушкой, которая показывалась еще реже его. Сальвестро осознал, что Диего, в отрыве от наваленных на него обвинений, стал размытым, абстрактным, каким-то получеловеком, и по-настоящему оживляется лишь во время приливов желчи, которая затемняет его лицо и заставляет вскипать в горле кровь, стоит упомянуть о Медичи. Если бы Папе суждено было мирно скончаться в своей постели, размышлял Сальвестро, Диего на другом конце света впал бы в оцепенение, неотличимое от смерти. Без своей ненависти и ее предмета он был бы таким, каким выглядел сейчас: праздным, двигающимся как во сне, невыразительно уставившимся в воду, словно он что-то в ней потерял и не может от нее оторваться. Он простоял там несколько минут, удостоил их двоих небрежным кивком и снова исчез в каюте.

Когда солнце скрылось за горизонтом, капитан Альфредо велел матросам убрать паруса. Якопо присматривал за ними. Ночь наступила быстро, и почти совсем стемнело, когда паруса были взяты на гитовы и усталые люди спустились под палубу. В небе висела полная луна, бледный свет которой на несколько минут полностью исчезал, когда она проплывала за облаками. Сальвестро обнаружил, что остался на палубе один, и посмотрел за корму, на гребную лодку, которую колыхало и килевой, и бортовой качкой на конце троса, привязанного к гакаборту. Бернардо в ней спал. Сальвестро быстро огляделся, потом ухватился за трос и начал его вытягивать. Когда лодка почти уже билась о корму «Лючии», Бернардо зашевелился и проснулся.

— Что это ты…

— Ш-ш-ш!

— Но?..

— Заткнись!

Сальвестро перебрался через борт и стал спускаться в лодку. Он использовал задние шпангоуты и балки побольше в качестве ступенек, осторожно нащупывая их ногами и пробираясь вниз по отвесной корме. Из-за закрытых люков каюты на полуюте приглушенно донесся человеческий голос. Голос Диего. Ниже, у конца румпеля, просачивался слабый свет. Сальвестро заглянул внутрь и увидел Якопо и остальных, собравшихся в рулевой рубке. Потом Бернардо взялся за весла и подвел подпрыгивающую платформу прямо под него. Сальвестро водил ногой туда-сюда, отыскивая ею дно лодки, движения которой, казалось, делались тем более беспорядочными, чем ближе к ней он подбирался.

— Прыгай, — шепнул Бернардо.

— Уже прыгаю, — прошипел он в ответ.

Он упал на Бернардо, который и сам повалился на спину, и в ночной тишине громко стукнули весла. Маленькая лодка поплыла назад, прочь от «Лючии», пока натяжение троса не заставило их остановиться. Сальвестро встревоженно оглянулся, но на палубе никто не появился, а единственными звуками были плеск воды, поскрипывание мачт «Лючии» и его собственное дыхание.