Носорог для Папы Римского

— Бедный Гбуджо! — выпалила она. — Думаешь, я не знаю, что это ты привел их к обири? Бедный Апиа! Думаешь, я не слышала, как ты кричал, призывая всех гнаться за ними? А ты, Онугу, маленький мой братик, думаешь, я не видела, как ты раздавал им дубинки — там, за кокосовыми пальмами? Думаешь, я не догадалась, что там будут припасены дубинки? Глупые, глупые мои братья: если вы не слушаете, то как же можете понять? Представьте себе, что то, о чем я говорю, правда — пусть у вас слегка поболят сейчас головы, — представьте себе, что они — это именно то, что я вам говорю. Думаете, Алуси позволят вам пролить их кровь? Думаете, они позволят людям нри снова запятнать землю?

Все трое избегали на нее смотреть. Да, подумал Намоке, она к нам безразлична. Понимает, что мы ничего не значим. Как бы ее братья ни старались, никакой роли в этом им не отведено. Она подалась вперед, смотря прямо им в глаза и предпочитая думать, что за их потрясением стоит непонимание или тупость.

— Две сотни человек загоняют троих белых в лес. И белые ускользают. Скажите-ка теперь, мои умные братья, как такое происходит? Они что, бегают как леопарды? Летают как птицы? Исчезают? Трое ничего не знающих белых, которые и ходить-то едва могут, чтобы не упасть, которые крушат все вокруг себя, что твои буйволы…

Она поворачивалась от одного к другому, выкрикивая каждому в лицо один и тот же вопрос:

— Отвечай, как?!

Братья молчали.

— Они у Игуэдо, — сказала она категорическим тоном. — Неважно, верите вы или нет. Они живы. И скоро будут в Нри.

У всякой мерзости есть своя патология. Мелкие ручейки и притоки размывают отдаленные возвышенности, а затем лесные реки делят между собой водосборные площади, отлагая тощие слои драгоценного черного ила вдоль украшенных сочной растительностью берегов. Каждый такой берег — это пышная лента камышовых и тростниковых зарослей, где в поисках рыбы бродят цапли и красноногие утки, это зеленый палисад волокнистых стволов, могучая живая изгородь, укоренившаяся в мелкозернистой рыхлой почве. И это обманка, потому что через три шага почва делается тощей и песчаной, начинается лес, в котором узловатые канаты разветвленных и неглубоких корневых систем извиваются, поднимаясь и погружаясь снова в выщелоченную и изобилующую гравием землю, ища в дальних землях фосфаты для лесных великанов с непомерным аппетитом — красных, железных и камедных деревьев, абаши и эритрофлеумов, которые истощают и без того бедные почвы на мили вокруг, не питая ничего более полезного, чем самонадеянная потребность быть выше своих соседей.

Блуждающие корни этих многоногих монстров, напоминающих Гидру с ее волосами-змеями (Сальвестро вот-вот споткнется об один из таких корней) закачивают древесную пищу на высоту в сотню футов и более, где глянцевитые кроны впитывают дополнительный солнечный свет, словно объемистые зеленые губки, и производят ярко окрашенные цветы, по большей части маленькие и изысканно задуманные. Птицам они очень по душе. Все остальное пребывает ниже и находит свой путь во мраке, потому что все проблески и промельки способствующих росту солнечных лучей, проникающие сквозь светопожирающий лиственный полог, перехватывают самые сильные из претендентов, в число которых входят пятидесятифутовые бальзамические деревья, мягковолокнистые атласные деревья, рожковые деревья с перистыми листьями и длинными подвесками стручков, сенегальские пальмы, образующие плотные заросли, гвинейский перец, андироба, и все они простирают жадные до солнца листья, подбирая оставшиеся лучики и беглые вспышки, так что дно леса освещается лишь самыми смутными крапинками и отблесками, тем, что случайно утекло сверху. Здесь растут папоротники, а иногда — пушица. Лианы забрасывают свои лассо, ползут вверх, перепутываются и снова спускаются. По-настоящему здесь процветают лишайники и мхи, а сами деревья роняют семена, у побегов которых вряд ли достанет времени, чтобы образовать непроходимые заросли, прежде чем их родители заморят их голодом. Земля внизу перегружена и опустошена взаимоисключающими аппетитами древесных чудовищ, меж тем как солнце вверху умело на этом играет, чтобы завлекать их все дальше и дальше от их тощего основания, чтобы они тянулись все выше и выше в отчаянном состязании, целью которого является удушение всего вокруг, — и вот корни оказываются неспособными питать крону, листья истончаются, затем жухнут, коричневеют и опадают, медленно кружа вниз, к лесному дну, где быстро начинают становиться перегноем у подножия стофутового ствола, совершенно бесполезного и уже гниющего, который рано или поздно — неизбежный финал — обрушивается среди своих соседей-победителей: разящее, сокрушительное, катастрофическое падение гигантского древесного трупа, сплетения ветвей, сучьев и ярких орхидей. Пища для термитов.