Носорог для Папы Римского

— Они ничего не помнят, потому что помнить нечего.

— Значит, люди нри тоже хотят забыть. В костре снаружи много пепла. Вотри его себе в лицо, и ты станешь похож на белого человека, а забывать, как они, ты и так научился. Какие у меня забывчивые братья! Забыть, что белых людей надо держать в лодке, забыть свою сестру, забыть Эзоду. А теперь смотрите, белые в Орибу, сестра вернулась, а Эзоду…

— Эзоду — это сказка, которую матери рассказывают своим детям… — презрительно сказал Гбуджо.

— У женщин нри хорошая память. Это мужчины нри бегают, словно цыплята с отрубленными головами. Они хотят ощущать себя важными, собираться в одном месте с другими цыплятами и вести серьезные переговоры. Это же так чудесно — булькать горлом и всем вместе важно расхаживать. Вы знаете, кто такие белые. Люди нри знали белых с тех пор, как Эри взял клинок у кузнеца из племени ока. Люди нри ждали белых с тех пор, как Эньи и Эзоду…

— Хватит, Уссе! Это старые истории, на них табу…

— Табу? Да их дети распевают! И не собираешься ли ты рассказать их народу бини? Народу ифе? А как насчет иджо? Они тоже любят истории. Зачем эти большие переговоры, когда люди нри уже знают, кто такие эти белые люди? Это дело нри, оно началось вместе с нри. И теперь к ним вернулось. Хочешь рассказать всем им об этом? Подумай, каким большим и важным ты мог бы выглядеть. «О люди леса! Люди нри однажды нарушили свое собственное табу. О люди соленых вод! Это было давно, во времена Эри. О люди Реки! Люди нри пятнали землю…» Хорошая будет речь, а, братья? Все бы слушали вас, так и навострив уши.

Она окинула яростным взглядом всех четверых.

— Ты так уверена, Уссе? — Намоке говорил мягче, чем ее братья. — Так убеждена, что это то, из-за чего белые пришли сюда? Так уверена в том, кто в действительности они такие?

— Из-за чего они пришли сюда? — эхом отозвалась она. — Они сами не знают. Кто они такие? Да, я уверена. Я жила среди них, а ты — нет. Какое мне дело, если ты не можешь в это поверить без того, чтоб у тебя заболела голова? — Она повернулась к братьям. — Верьте нашему отцу. Он видит их даже сейчас, в своем сне. Скоро он тоже узнает их и поймет. Или трое моих мудрых братьев видят дальше своего отца, яснее, чем сам Эзе Нри?

Она замолчала. Намоке смотрел, как она выпрастывает из-под себя ноги и вытягивает их перед собой на подстилке. Чье любопытство, гадал он, могло бы заставить его попросить у сестры объяснений? Ее деланое безразличие лишь прикрывает подлинное, думал он, настолько она уверена, настолько убеждена в том, что знает, или полагает, что знает. Переговоры теперь казались чем-то очень далеким, и сам он очистился от их назойливого шума. Ей нет необходимости понимать себя, подумал он. Это лишь истощало бы ее силы.

— Это чепуха, — спокойно сказал Гбуджо. — Наш отец… Уссе, ты ведь знаешь. Железо сломано. Оно было сломано еще до того, как ты исчезла. Наш отец… — Его слова иссякли.

— Мертв, — прямо сказала она.

Намоке слышал, как Апиа с шумом перевел дыхание. Он удивился и собственному своему потрясению от удара, нанесенного самим этим словом, — надо же, выплюнуть этакое слово прямо в лицо Эзе Нри.

— Ты несешь чепуху, — холодно повторил Гбуджо. — Железо сломано, как сказал я и как, должно быть, сказала моя сестра, потому что я не слышу своей сестры, когда рот у нее забит навозом. Это чепуха, потому что наш отец никогда не видел белых людей и никогда их не увидит, а если ты доставила сюда этих троих по его, как ты говоришь, просьбе, то это лишь доказывает, что ты почтительная дочь… — Он снова замолчал. — Ты хорошо поступила, сестра, что привела их так далеко. Твои братья приветствуют тебя, тебя, Эзе Ада. Привести их так далеко лишь затем, чтобы увидеть их гибель, — это тяжелый удар. Нести тяжелый груз лишь затем, чтобы рассыпать его у двери…

И здесь он вынужден был прерваться: в том, как его сестра подтягивала к груди колени, как обхватывала их руками, как раскачивалась взад-вперед, и в ее негромких мяуканьях и вздохах, — все это говорило не о слезах горького разочарования, хотя братья ожидали именно этого, но о буйном веселье. Она смеялась над ними. Она смеялась над всеми ними: Гбуджо, Апией, Онугу, даже над ним. Намоке озадаченно нахмурился, вспоминая, как он бросился к ней, испугавшись силы, скрытой в офо, которым она замахивалась на бурлящую толпу, думая, что сила эта может превратить ее руки в обгорелые обрубки, пронзить ее, прорасти в ней и разорвать своими ветвями ее плоть, вспороть ее, вскрыть… Он ринулся тогда вперед, и огромная масса людей ринулась вместе с ним, стена, за которой Уссе их удерживала, раскрошилась, и тела стали изливаться бурным потоком… Они загнали троих белых в лес, где те должны были умереть. Белые люди не знают, как жить в лесу. Все, что она сделала, ни к чему не привело. А теперь она над ними смеется.