Носорог для Папы Римского

Мальчик шел под лиственным шатром, раскачивая ведро за ручку. Листья на кустах выглядели черными, а не багровыми. Было почти темно. Он крепко врезал ведром по термитнику. Отсюда до развалившегося поселения Анайамати было несколько сотен шагов вниз по реке, но никто туда не входил года три или даже больше, и Нземабва — высший совет — собиралась у Намоке. Он всегда полагал, что Эзе Нри живет в самой дальней части деревни. Теперь он был там и ждал, когда придет Уссе. Неся воду, он обернулся на кокосовые пальмы Игуэдо. Кусты и деревья за термитным холмом казались непроницаемой чащей, хотя пройти через них было очень просто. Может быть, поэтому он никогда ничего не знал об участке старика, пока не началось это его странное ученичество, хотя обманчивые свойства чащи не объясняли того, почему он неизменно оказывался перед обветшалой дверью, какой бы тропой ни пошел. Литейщики бронзы — люди таинственные и со странностями. Это хорошо известно.

— Фенену.

Он вскинул голову, в равной мере испуганный обращением к нему по имени и внезапным появлением Игуэдо. Женщина стояла у края кокосовых пальм.

— Для воска? — спросила она, когда мальчик приблизился; тяжелое ведро при каждом шаге тянуло его в сторону.

Он кивнул. Они молча зашагали между огромными стволами трехгранных тополей.

Спустя какое-то время мальчика одолело любопытство, и он спросил:

— Значит, ты вернулась из Оничи?

Игуэдо недоуменно на него посмотрела, прежде чем проворчать, что да, вернулась, но предпочла больше ничего не говорить.

Мальчик прикусил язык на минуту или около того. Ему не терпелось узнать новости о состоявшихся там переговорах, о людях нри и других народах, о ком-то еще, кто мог туда прибыть.

— Ну так что они говорят об этих белых людях? — беспечно спросил он.

Вопрос по какой-то причине прозвучал смешно. Возможно, из-за его голоса. Игуэдо тихонько захихикала, и мальчик ощутил знакомый прилив раздражения и смущения одновременно. Это утомительно, когда тебя поднимают на смех, стоит тебе раскрыть рот. Деревенские мальчишки сбивались в ватаги и выкрикивали оскорбления в адрес кого-нибудь одного; иногда он сам был жертвой, а иногда оказывался в ватаге. Поодиночке, однако, никто так не поступал. В одиночку, смутно думал он раньше, старуха вела бы себя по-другому. Он вспыхнул и отвернулся, топая через кусты с ведром, через край которого выплескивалась вода. Затем старуха окончательно сбила его с толку.

— А ты хочешь увидеть белого, Фенену?

Он резко повернулся, поначалу заподозрив, что она его разыгрывает. Игуэдо положила руку ему на плечо, и оба они остановились. Она не смеялась, во всяком случае, не смеялась над ним. Он осторожно кивнул.

— Не теперь, — сказала она, — но скоро. — Потом, заметив в его взгляде недоверие, добавила: — Их трое. Трое человек, которых доставила Уссе.

— Где они? — спросил мальчик.

Почему-то они говорили шепотом.

— Здесь, — сказала она. — Здесь, в Нри.

Когда он внес ведро с водой, старик оторвал взгляд от плавильной чаши. Он уже открыл было рот для обычного оскорбления, когда на пороге появилась Игуэдо.

— Вот, значит, как, — сказал он кисло. — Долгонько, однако.

Неясно было, обращается ли он к мальчику, к старухе или к обоим разом. Он взмахнул рукой, словно отгоняя мух, явно разрываясь между дальнейшими причитаниями и началом работы. Чаша, висевшая над огнем, теперь почти до краев была наполнена расплавленным воском. В другой руке у него был непотребный глиняный обрубок, которым он постукивал по полу.

— Убери с дороги эти подстилки и поставь ведро вот сюда, — приказал старик. — Поторопись, малыш, если хочешь, чтобы мы сегодня хоть немного поспали.

Мальчик сделал, как ему велели, радуясь возможности дать руке отдохнуть. Если бы он стал растирать мышцы, старик отпустил бы замечание насчет его хилых плеч, поэтому он стоически скрестил руки и ждал, что последует дальше. Игуэдо все еще стояла в дверях. Ему казалось, что он слышит, как женщина что-то говорит, но когда он поднял голову, то увидел лишь, как те двое обменялись взглядами — вопрос и ответ, бессловесные и мгновенные. Он повернулся и искоса посмотрел на старика. Тот ухмыльнулся, поднял глиняный обрубок и помахал им у себя перед носом.

— За работу.

Его хлопоты в этой «работе», как вскоре выяснилось, сосредоточивались не вокруг плавильной чаши, не вокруг воска в ней, не вокруг глиняного обрубка и даже не вокруг огня. А вокруг ведра.