Носорог для Папы Римского

Старик взял обрубок и, удерживая его кончиками пальцев за основание, очень быстро погрузил его целиком в чашу, словно пронзая расплавленный воск, затем, удерживая головкой книзу, вынул и, отведя руку в сторону, опустил в ведро. Когда он извлек обрубок, глина оказалась покрыта тонкой восковой оболочкой. Старик подержал ствол неподвижно, пока по нему стекала вода, одним движением запястья стряхнул в ведро последние капли, затем опять погрузил обрубок в воск, и все началось заново. Воск образовал на темно-красной глине блестящую пленку, затем, по мере утолщения слоя, сделался молочно-белым покрытием. Старик погружал, вынимал, переносил, опускал, извлекал и отряхивал этот предмет, а другой рукой поддерживал огонь, погребая все новые поленья под кучами углей, чтобы пламя под плавильной чашей оставалось низким.

Задача мальчика состояла в том, чтобы следить за каплями воска, отрывавшимися от ствола, прежде чем старик успевал опустить его в ведро. Ударяясь о воду, они превращались в гладкие белые бусины и быстро шли ко дну. Ему полагалось выуживать их и бросать обратно в чашу, не мешая движениям старика и не нарушая их ритма. Игуэдо где-то снаружи, думал мальчик, потому что она пожала плечами в ответ на сварливое приветствие старика, а когда он снова поднял голову, ее уже не было в хижине.

Старик раскачивался взад-вперед, рука его двигалась вниз и вверх, в сторону и обратно, и оба они вошли в ритм, который почти не нарушался и действовал на мальчика усыпляюще. В хижине было тепло. Огонь пыхал жаром и менял цвет от красного до черного, в соответствии с движением воздуха над углями. Они работали в тишине, нарушаемой лишь слабым шипением и потрескиванием огня, — так думал мальчик, пока постепенно не осознал, что к этому примешивается какое-то бормотание, одновременно очень тихое и очень близкое. Губы старика шевелились, но слова были совершенно неслышными или слишком запутанными для ушей мальчика, чтобы он мог разобрать их и понять. Это его отвлекло. Не отрывая взгляда от своего напарника, он в сотый раз опустил руку в ведро. Когда он извлекал маленькую бусинку упавшего в воду воска, его запястье ударилось о предплечье старика, который остановился и впервые с начала работы посмотрел ему в глаза. Мальчик ожидал, что последует замечание о его неуклюжести или невнимательности.

— Слои, — сказал старик. — Надо разравнивать слои.

Глиняный обрубок был сердцевиной, а та глина, которой они позже покроют воск, станет формой. Сам воск выступит в роли образа для отливки, а отливать они будут Эзе Нри, который был не одним человеком, но многими, каждый из которых покрывал собой предыдущего, вплоть до самого Эри.

— Трудно вместить их всех, — ворчал он. — С каждым разом все труднее.

Когда слои достигли толщины человеческой руки, старик в передний раз погрузил воск в воду и велел мальчику принести корзину с инструментами для резки, которые представлялись тому маленькими заостренными палочками и ножами с коротким лезвием. Было очень поздно, и у него болела голова от усталости, хотя почти всю работу выполнил старик, выглядевший, однако, таким же бодрым, как всегда.

— Эри сидел на муравейнике, — сказал старик, — и повсюду вокруг него земля была мягкой, как ил. Бесполезной. Ничего нельзя было на ней вырастить… Ты меня слушаешь или уши занавесил?

— Да, — пробормотал он. — Эри сидел на муравейнике.

Все знали эту историю. Он должен был изучать литье бронзы, а не слушать сказки, которые мать рассказывала ему, когда он был едва ли ей по колено. Руки старика усердно двигались вокруг воска, поворачивая его то так, то этак, — он обрубал его и обстругивал, почти не глядя на то, что делает.

— Значит, этот Эзе Нри будет сидеть, это из-за Эри и его муравейника. Смотри, — отлетел большой кусок воска, — это будет его лоном. Здесь — колени. А что было дальше?

— Он взял клинок из кузни оки. И клинком сделал землю твердой.

— Как?

Мальчик стал рассказывать наизусть:

— «Эри прорезал реки, чтобы осушить землю, одну на восток и одну на запад, а там, где они встречались, он прорезал третью, самую большую реку, которая идет на юг».

— Так и было, так и было. Тяжелая работенка, а, парень? Тяжелее, чем принести ведро воды. Тяжелее, чем выжигать древесный уголь. — Он повернул к двери и гаркнул: — И тяжелее, чем варить ямс! — Ответа не последовало. Старик пожал плечами. — Итак, он прорезал реки. Значит?

Мальчик подумал.

— Мы дадим ему клинок.

— Куда?

— В руку.

— В какую?

— В правую.

— Туда пойдет Отонси. Без Отонси не будет расти ямс.

— Тогда в левую.

— Там будет клык Эньи. Этот рассказ следует позже.

— Когда?

Он почувствовал, как сквозь усталость, из-за которой немели руки и ноги, пробивается любопытство, но старик только нетерпеливо мотнул головой.