Строго говоря, это был отнюдь не полноводный поток, даже не родник, в воздухе пахло сыростью, по стенам, растекаясь, сочилась тонкая струйка, ничего особенно выдающегося; я расставил свои сосуды в основных точках, положил простыни на влажные камни, кап, упала первая капля, кап, в таком ритме мне тут ждать несколько часов, я загасил лампу и улегся во мраке, пристроившись слизывать драгоценную влагу, чтобы утолить жажду, и, хотя кругом была чернота, перед глазами у меня плясало множество цветных образов. Я видел себя ребенком, в кругу семьи, на пляже, мир был беззаботным, а жизнь притворялась прекрасной, вот мы что-то покупаем у торговцев, вот булка с изюмом, лица учительниц вспоминались так четко, словно я расстался с ними вчера, я уютно свернулся под перинкой, и мне несли чашку шоколаду, Господи, шоколаду! Мне было тепло и хорошо, но постепенно эти приятные видения стали сменяться иными, все более странными картинами, меня окружали черти и гигантские летучие мыши, я бежал по лесу рядом с оленем, тем самым, что встретился мне в Бютт-Шомон, но видел я его наяву или во сне? Между рогов оленя сиял тот же крест, золотой крест, а я был король на закате дней, я умирал в лесу, одинокий, всеми покинутый, в долине Луары, мне протягивали молоток и гвозди, мой молоток и мои гвозди, я стоял, разинув рот от изумления, а передо мной висел Христос, я был римский солдат, из тех;, что распяли на кресте Мессию, его вывихнутые руки окрашивались кровью, когда острие гвоздя входило в плоть, – наверное, железо наткнулось на кость, потому что мне пришлось вколачивать гвоздь еще раз, колотить изо всех сил, в небе виднелись сполохи света, я был легкий как перышко и летел к солнцу – Икар, победивший земное притяжение; осторожней, говорила мне мать, не лети так быстро, я за тебя боюсь.
В конце концов видения в темноте рассеялись, я зажег свой светильник, бутыли оказались почти полные, а простыни вполне мокрые, – значит, мое путешествие было не напрасным, и я пошел обратно, нащупывая свои ориентиры на каждой сомнительной развилке.
Христос, молоток, толстые гвозди, вдребезги разбивающие плоть, она сочилась алой, тошнотворной кровью.
И хруст суставов.
Пот стекал мне на шею из-под съезжающего шлема, я слышал крики центуриона и других солдат.
Было уже темно, часы показывали семь вечера, я спрятал добычу в рюкзак и пошел, назад к Бютт-Шомон, с пушкой в руке, каждую секунду готовый отразить нападение; но и на сей раз все обошлось, дома ждала Марианна, напевавшая Флавию гимны, спокойно, безмятежно, нисколько не сомневаясь в исходе моей затеи; я сказал, вот вода, она взяла бутылочку с соской и дала попить Младенцу-Избраннику, самым естественным образом, а за окном город умирал от жажды.
Мы поели фуа-гра с джемом, роскошный пир, Флавий отрыгнул и заснул, я рассказал Марианне о видениях, о своем прошлом солдата-наемника с молотком, и то, что я осознал свои былые злодейства, ее ничуть не встревожило, наоборот, подтвердило ее понимание нашего нынешнего бытия, нашей жизни, целиком посвященной Богу и его Сыну.
– Если ты действительно был среди палачей того, кого звали Иисусом Христом, то знай, что деяние твое вписано в великую книгу достославных дел, ибо без помощи злодеев и предателей Господь бы не смог в полной мере свершить уготованное ему. Имя Иуды священно в вышних, и твое непременно стоит рядом с ним.
Назавтра мне повстречалось на улице множество обезображенных людей, их лица были покрыты жуткими багровыми волдырями, сочившимися желтоватой жидкостью, говорили, что эти люди превратились в страшилищ за одну ночь, от зрелища их гнойников у кого угодно могли начаться кошмары, я не стал задерживаться и направился прямиком к Нотр-Дам, к своему подземному источнику.