Ностальгия по чужбине. Книга первая

— У кого узнать? — Юджин смешно скривил губы и закурил первую в этот день сигарету. — У тебя? После того, как ты его семь лет в глаза не видела?..

— Юджин, — запротестовала я, — они запросто могут этого и не знать…

— Ты не права! — Юджин покачал головой и огляделся по сторонам. — Они не могут НЕ ЗНАТЬ этого! Хочешь расскажу, что они сейчас делают, дорогая?

— Кто «они», Юджин?

— Да какое имеет значение, кто?! — сдержанно рявкнул мой обычно уравновешенный супруг. — Китайцы, немцы, таиландцы!.. Короче, люди, которые без обмена условными фразами даже в собственную жену войти не могут…

— Почему ты злишься?

— Потому, что зло берет!

— На меня?

— На себя.

— В чем ты себя винишь?

— В том, что не могу тебя убедить.

— Так что же делают сейчас этим самые китайцы-немцы-таиландцы?

— Они ПРОГОНЯЮТ твой голос. Фильтруют картотеки. Сопоставляют оперативные данные… Короче, они тебя ВЫЧИСЛЯЮТ, дорогая…

— Ты специально сгущаешь краски, да? — Я спрашивала шепотом. — В конце концов, я могла сразу же повесить трубку, не говорить ей, откуда я звоню…

— Ничего ты не могла, Вэл… — Он уткнул подбородок в переплетенные пальцы и грустно улыбнулся. — В этом трижды проклятом деле не ограничиваются одной буквой. Сказав «А», ты должна пройти весь алфавит. До конца…

— Но ведь она же спрашивала меня номер автомата… — Своими репликами Юджин убивал во мне последние остатки надежды на спокойную жизнь. — Зачем ей было это делать, если, по твоим же словам, им ничего не стоит меня разыскать?

— А зачем тратить несколько суток на то, что можно получить в течение часа?

— Тебе доставляет удовольствие пугать меня?

— Извини, — пробормотал Юджин, одним глотком покончив со своим неразбавленным виски. — Все. Больше не буду…

Мы поднялись из-за столика синхронно, не сговариваясь. Заказанный мной «эспрессо» так и остался нетронутым. Стакан Юджина, как живой укор моему ослабленному духу, был девственно чист. Толкнув дверь бара, Юджин вышел первым и только потом пропустил меня. Мостовая влажно поблескивала. Сероватая крупа редкого, словно просеянного через дуршлаг, снега лениво падала на асфальт и тут же таяла. И только тронутые белой сыпью кокетливые бока вечнозеленых кипарисов, которыми было высажено главное городское авеню Линкольна, напоминали о зиме в этих далеких, южных краях, так и не ставших мне родными. Вокруг по-прежнему было безлюдно и тихо, если не считать негромкого ворчания работающего мотора приземистой спортивной машины у тротуара напротив, в которой самозабвенно целовалась патлатая молоденькая парочка. После гомона прокуренного «Колумба», где время текло мерно и неторопливо, как пиво из-под медного крана Римаса, опустевшее авеню Линкольна — эта краса и гордость провинциального Барстоу, где можно было встретить всех без исключения горожан — казалось неестественным и мертвым. Словно фрагмент декорации в брошенном на произвол судьбы театре.

Я поежилась и подняла воротник утепленного плаща.

— Тебе холодно? — спросил Юджин, повторяя ту же операцию с воротником своей дубленки.

— Немного. Просто в баре было слишком уж натоплено…

Я чувствовала себя виноватой со всех сторон и просто боялась признаваться мужу, что меня буквально колотит нервная дрожь.

— Который час, Юджин?

— Не торопись… — Он огляделся и прикурил вторую за день сигарету. — До звонка есть еще семь минут. Успеешь.

— Ладно… — Я посмотрела на телефонный автомат, возле которого, естественно, не было ни души. Да и какому сумасшедшему пришло бы в голову вылезать в такую слякоть на улицу, чтобы позвонить? Тем более, что в теплом баре наискосок было целых три телефонные кабинки плюс запасливый бармен Римас с никогда не кончающимися телефонными жетонами в выдвижном ящике кассы. — Я сейчас пойду, милый, а ты жди меня здесь…

— Не торопись, еще есть пара минут… — Повернувшись спиной к проезжей части улицы, Юджин за плечи притянул меня к себе, заслоняя от порывистого ветра, и слегка наклонил голову. — Я хочу попросить тебя об одной вещи, Вэл…

— Ты же знаешь, что в ближайшие две минуты я не смогу это сделать, — пробормотала я, вдыхая родной запах. — Зато потом…

— Вэл, пожалуйста, перестань резвиться! — Шепот Юджина стал жарким. — Я говорю серьезно…

С годами я поняла, что женщины реагируют только на интонации. Смысл любых, даже самых важных вещей, а также значение тех или иных выразительных жестов доходит до их сознания чуть позднее, словно преодолевая естественный барьер восприятия. И только ИНТОНАЦИЯ принимается мгновенно, практически без паузы. Поскольку несет она в себе самое что ни есть главное — ответ на извечный бабский вопрос, ХОРОШУЮ или ПЛОХУЮ новость принес ее единственный. Так вот, интонация, с которой Юджин сказал «Я говорю серьезно…», была такой ужасной, что я…

И в этот момент, почувствовав мое непроизвольное желание дернуться, он прижал меня еще крепче и негромко произнес:

— Стой тихо, дорогая. Вот так… И слушай меня, не перебивая… Я знаю, что тебе это будет сделать непросто, но ты уж постарайся ради меня, ладно?

— Да что с то…