Ностальгия по чужбине. Книга первая

— И вам спасибо, мсье…

Полностью иссушив организм тремя изнурительными телефонными разговорами, в которых я, поочередно меняя обличье и тембр голоса, называлась именами Вэл, Синди и Гортензия, я рванулась к прохладному оазису мини-бара, дрожащими руками вытащила оттуда две бутылки с ледяной минеральной водой и даже не заметила, как за какие-то секунды обе опустели. После чего рухнула на пуфик перед круглым зеркалом, и впервые по-настоящему РАССМОТРЕЛА себя в альтернативном обличьи Гортензии Лоуренс, волею судьбы и конкретных обстоятельства вытолкнутой на опасную тропу необъявленной войны. Мысленно дав оценку «хорошо» качеству грима и цветомаскировки, я пристально изучала открытое лицо женщины, на которую возложила непомерную ношу: любыми средствами предотвратить процесс разрушения, казалось бы, навсегда отлаженной и счастливой жизни…

Понятно, что не только за красивые глаза и тонкий стан женщин во все времена называли хранительницами семейного очага. Если бы этот святой объект охраняли мужчины, то весь мир давно уже превратился бы в единый общенациональный институт хронического блуда и безбрачия. Другое дело, что во все времена (матриархат только подтвердил неорганичность любого исключения из правил) женщины стерегли свой семейный очаг, предпочитая особенно от него не отдаляться. Так сказать, на своей территории. Именно здесь, умело манипулируя основной ударной силой — мужем, и мощным вспомогательным резервом в виде детей, женщины, как правило, выигрывали все генеральные сражения, отбивая назойливые кавалерийские набеги профессиональных любительниц строить собственное счастье на чужой беде. Жаль, что ни одному историку так и не пришло в голову подсчитать количество генеральных сражений, выигранных женщинами в битвах за СВОЮ СЕМЬЮ. Ибо и по драматизму противоборства, длительности боев и литрам пролитой крови, эти баталии ничем не уступали масштабам Ледового побоища, Куликовской битвы и Корсунь-Шевченковского котла.

Даже если очень сильно постараться, я бы все равно не смогла обмануть себя, влезая в наспех придуманную личность сорокалетней женщины с лицом Роми Шнайдер. Тем более, что я даже не старалась. Просто у меня не оставалось другого выхода, как разорваться надвое: душа любящей и преданной жены обливалось кровью там, где и должна была — у больничной койки своего единственного мужчины, едва не заплатившего жизнью за ее ошибки. А тело, оторвавшись от души почти на десять тысяч километров, накапливало силы, собирало воедино мужество и строило планы защиты, способные уберечь то единственно дорогое, что составляет смысл жизни любой женщины — свой очаг, свою семью, свою любовь…

Это неправда, что отделение души от тела означает смерть. У человека остается еще последняя, призрачная надежда на воссоединение. Но только в том случае, если душа и тело не хотят существовать порознь, если они стремятся друг к другу, выполнив то, что должны были выполнить…

Я внимательно и придирчиво изучала в зеркале новое лицо, новый смысл взгляда широко расставленных глаз, потихоньку привыкая к мысли, что ЭТА женщина не имеет права на роскошь быть похожей на меня. И не только лицом и выражением. Гортензия Лоуренс не для того появилась на свет, чтобы молча и смиренно наблюдать, как стреляют в ее мужа, как угрожают ее детям, как уничтожают ее друзей… Как затравленная волчица, вокруг убежища которой сжимается кольцо преследователей, Гортензия Лоуренс была полна готовности петлять и прятаться всю оставшуюся жизнь, сбивать своих преследователей со следа, в критические моменты бросаться на них, оскалив пасть, короче, делать все, чтобы только увести их как можно дальше от того места, где осталась беззащитная, наполовину обезглавленная семья…

В отличие от меня, ЭТА женщина, едва явившись на свет и поняв, что происходит, твердо знала, что врага ни в коем случае нельзя допускать к своему очагу — с ним необходимо расправляться на ЕГО территории. Тут товарищ Сталин был, конечно же, прав.

Только так и не иначе!

…Сны без сновидений были в тот период самым верным признаком моей внутренней опустошенности. Я спала почти сутки, толком даже не раздевшись, не расстелив постели, в чулках и блузке. Просто уткнулась головой в подушку и куда-то упала, провалилась, так и не ощутив момента приземления…

Подняло меня мурлыканье телефонного звонка. Портье снизу сообщал, что из банка прибыл посыльный с пакетом, который хочет вручить мне лично в руки. Я попросила передать, чтобы он поднялся ко мне в номер, а сама бросилась в ванну. Наспех умывшись и приведя лицо в относительный порядок, я открыла дверь на стук, приняла из рук человека со смазанными чертами лица плотный конверт, не распечатывая его, сунула посыльному пять долларов и плотно затворила дверь.