Ностальгия по настоящему. Хронометраж эпохи

        Ленин съел шахматы. А кто съел Ленина?
        Русский мат – Х – угрожает Европе, Х похож на знак умножения, Х зачеркивает крестнакрест ценности в супермаркете.

Хохмы начинают и выигрывают

        Мы с тобою играли в Шахматове.
        Вместо закатившегося под скамейку короля ты поставила губную помаду, вместо туры – огарок свечки. Шах! А где твой король?!
        Не ревнуй. Должна же я поправить губы.
        Ты загорела. Ты – темная фигура. В тебе сумерки подсознания.
        Темен загар твой и одновременно светел. Я обучаю тебя черной и белой игре.
        Согни Нью-Йорк пополам квадратами вверх, внутрь доски засыпь фигуры, белых сенаторов, черные блюзы, статую Свободы – ну и сэндвич интеллектуалов!

Шаманхеттен начинает и выигрывает

        США – это С 6 А, СНГ – С – это слон, Н – это клетка, а что такое Г? Ах, это ход конем… Кентавр – это конь верхом на Екатерине Великой, как рассказывала выпускница Сорбонны.
        Конь Калигулы ходит свастикой.

Махи начинают и выигрывают, ведя сеанс одновременной игры.

        Вилка?! – парируешь ты. – Это королева на штыке революции. Королеву на эшафот!
        Каждая может управлять государством.
        Шахматы – это нашинкованная зебра, – объясняю я.
        Зебра – это вегетарианский тигр, – парируешь ты.
        А жирафа – выросший мухомор.

Черепаха выигрывает бег истории

        Мы с тобою играли в Шахматове.
        Ты проиграла плащ, сняла шелка и туманы. Но опять проиграла.
        Я догадываюсь, что ты жульничаешь, чтобы проиграть.
        Ты осталась в одних контактных линзах. Опять проиграла.
        Ослепла. Пошла вслепую. Опять проиграла.

Раба чести, ты сняла свою темно-золотую кожу. Вот вам! Сейчас мы увидим, что у тебя светится внутри. Ты сидела смущенная, как ало-сизый анатомический театр, пульсируя изнутри, как мигалка автоинспектора. Опять проиграла. Ты отстегиваешь левую мерцающую икру и шлепаешь на стол – нате, жрите! Мы съели. На стол летят печенка, почки, светящаяся вырезка с седалищным нервом. Мы съедаем. Наши желудки временно светятся. Ты наливаешь черный кофе в коленную чашечку, выпиваешь и бросаешь нам. Я замечаю, что живот у шныряющей тут кошки начал светиться.

МОХНАТЫЕ НАЧИНАЮТ… Сквозь пучки проводов, штепселей уже поблескивает кость. Но внутреннего сияния ты не проиграла, душу ты не проиграла!

И тут, мазохистка, ты начинаешь отыгрываться. Тусклые мышцы впрыгивают в тебя, светясь от счастья, цепляясь как за подножку трамвая. Ты надеваешь контактные линзы. Ты счастливо озираешься. Темен загар твой и одновременно светел.

Но что это дышит, забытое на тумбочке? Подобно лягушке, мерцательно пульсирует и пробует скакать? – Ах, сердце…

        Мы играли с тобою в Шахматове.
        В пыль алмазную вверх тормашками
        белой махою, черной махою
        тень ложилась на луг ромашковый.
        От шампанского мозг пошатывало.
        У колонн, где вьюнки усаты,
        мы с тобою играли в Шахматове,
        где давно никакой усадьбы.

Ахматова, проигрывая, выигрывает