Ностальгия по осенним дождям

По правде говоря, меня одолевали некоторые сомнения: а все ли так на самом деле, как он пишет мне. Уж больно все гладко. В голове крутились вот эти самые слова: «Так не бывает». И хоть не было у меня оснований подозревать Владимира в каком-либо приукрашивании действительности, я все же решил заранее не сообщать ему о своем приезде и позвонил в совхоз только из райцентра.

— Сможешь приехать за мной? — спросил я.

Ответ мне показался по меньшей мере странным:

— Отчего же нет? Партия — наш рулевой!

Приехал он на «уазе», без водителя. Ну, что рулевой — понятно.

— А почему — партия?

— Так я ведь теперь совхозный парторг, не шутите со мной!

Вот оно что!

— А как агрономическая работа?

— Вопрос не по адресу. Теперь другой главный агроном, с него и спрашивайте агрономическую работу, а мое дело воспитывать политически зрелых трудящихся.

— И нельзя было отказаться?

Он посмотрел на меня этак удивленно:

— Вы ведь, кажется, тоже член партии…

Ну, конечно же, вопрос был глупый: если партия сказала «надо!» — не приведи Бог отказываться. Чревато. И я даже предполагал, что будет дальше: если Дроздова избрали парторгом, значит, вскоре последует назначение его на более высокую должность, нежели должность главного агронома. Директором совхоза? Начальником райсельхозуправления?

Будем посмотреть.

Между прочим, я знал одного человека, который, находясь на достаточно высокой должности — главного энергетика Уральского турбомоторного завода, сумел отказаться, когда ему предложили вступить в партию. А инженерно-технических работников принимали в партию строго ограниченно, это же такая честь, и можно себе представить, какой скандал бы вышел, если бы он просто сказал: «Не хочу вступать в партию!» Или даже: «Не считаю себя достойным». Прогнали бы с должности, это уж как пить дать. И надо было суметь — отказаться вступать в партию и выйти сухим из воды. Но мой отец был умнейшим человеком. Да, это был мой отец. Федор Георгиевич. Потому не с чужих слов расскажу эту презабавнейшую историю.

Я видел уже заполненную анкету, которую отец, вдруг решившись на отчаянный шаг, засунул куда-то подальше. Но что он сделал? Пошел в заводской партком, поблагодарил за доверие и сказал, что считает своего заместителя человеком не менее, а может и более, чем он, Турунтаев, достойным состоять в партии: и институт марксизма-ленинизма в свое время кончил с отличием, и общественную работу обожает, и всегда с людьми. В общем, блестящую характеристику дал своему заму, от которого давно хотел избавиться. Институт марксизма тот действительно кончил, а специалист был никакой. Зато, оказавшись в партии, стал быстро набирать очки: на пенсию выходил, уже будучи главой администрации крупного города, грудь в орденах. А мой отец как был, так и остался главным энергетиком.

— Ну, а как идут вообще совхозные дела под твоим чутким руководством? — спросил я у Дроздова.

— А хорошо идут! — бодро ответил он. — В понедельник начинается уборочная страда, так что ты приехал в самое время.

Был субботний вечер. Канун уборочной страды.

— И тебе, парторгу, понятно, будет не до меня?

— Да почему же? — добродушно прогудел Владимир. — У нас тут есть чудесный уголок: тишайшая заводь и белые лилии по бережкам. Завтра весь управляющий персонал выезжает туда на пикник. И мы с тобой поедем. Весь день будем вместе отдыхать на речке.

— Постой, а уборочная?

Владимир рассмеялся:

— Все в порядке: техника готова, кадры механизаторов подобраны. Пусть люди отдохнут перед напряженной работой.

Пикник в этот воскресный день удался на славу: и поплавали вдоволь, и попели, и водочки, ясное дело, выпили под соленые рыжички. Однако пьяных не было, поздним вечером все чин-чином разъехались-разошлись по домам.

Утром в понедельник комбайны приступили к косовице. А меня ожидали новые огорчения (не скрою, что переход Дроздова «на другую работу» меня весьма и весьма огорчил).

Мне не терпелось взглянуть на «Божьи поля»: как они нынче?

— А никак! — передернул плечами Дроздов. — Одни сорняки на них. На сено списаны.

Вот те на! Я опять не поверил своим ушам. Погодные условия были, по словам Владимира, неплохие: план по зерну с тех полей вполне могли взять, а то и с гаком, если не по двести, то хоть по сотне пудов с гектара.

Грустно было оглядывать поля, на которых вместо пшеницы вырос овсюг.

Владимир надолго замкнулся в себе. Стиснув губы, смотрел только на дорогу перед собой.

— Но почему? — Допытывался я у него. — Ты же прекрасный агроном, Володя!

— Но я не главный агроном и не управляющий отделением, — наконец заговорил он. — Я секретарь партийной организации. Не могу я и политучебу организовывать, и к партийным собраниям готовить материалы, и за каждым полем приглядывать, их у нас знаете сколько, полей! Да и главному агроному за ними не углядеть. В том, что случилось с «Божьими полями», виноваты управляющий этим отделением и участковый агроном — с них и спрос, — тут голос у него неожиданно помягчел: — Между прочим, у нас теперь на трех отделениях из пяти работают опытные, знающие дело управляющие. Вот как раз к одному из них мы сейчас и едем…