Но это было уже потом. А тут жизнь двигалась всё ещё своим порядком. Получив такой важный на самом старте моей взрослой жизни своеобразный рабочий диплом, каким мне тогда, не скрою, и в самом деле показалось это скромное удостоверение, я даже несколько возгордился, потому что ещё никто из моих друзей к тому времени не имел такого значимого документа. И Всевышний мне тут же с отеческой улыбкой погрозил пальчиком: не зазнавайся, мол, мальчик. А случилось вот что. Уже вообразив себя чуть ли не настоящим асом в освоении профессии электрика, я как-то однажды, насвистывая мотивчик какой-то легкомысленной песенки, уверенной походкой вхожу в тесное помещение подстанции, наполненное бодрящим, густо ионизированным воздухом от бесшумных микроразрядов работающих под постоянной нагрузкой силовых кабелей, протискиваюсь в узкую щель между кирпичной стенкой подстанции и тыльной стороной всего порядка сборок с абсолютно обнажёнными контактами всех находящихся под напряжением фидеров, вытаскиваю из кармана свою контрольную лампочку и начинаю проверять исправность мощных предохранителей: контакт – заземлённый корпус сборки, снова контакт – корпус и т. д. Процедура, вообще-то, необязательная, поскольку не было в данный момент ни одного сигнала об отказе работы какого-либо отдельно взятого фидера. А так просто, видимо, чтобы себе самому показать: вот, мол, каким я уже умелым специалистом теперь стал. И вдруг, где-то на середине всего порядка сборок, глядя на мощные контакты очередного фидера под рабочим напряжением в 380 вольт, я всего на секунду отвлёкся и вторым проводком своей контрольной лампочки, вместо корпуса сборки, прикоснулся ещё и к другому из трёх контактов силового кабеля. Двухсотдвадцативольтовая лампочка буквально взорвалась прямо перед моими глазами: короткое замыкание! Ослеплённый яркой вспышкой, я прямо-таки спиной по стене сполз на холодный бетонный пол и закашлялся от едкого дыма с привкусом горелых металлов и пластмассы, заполнившего всё помещение подстанции.
Конечно, я был здорово ошарашен таким неожиданным происшествием. Но тут же полыхнул в мозгу вопрос удивления: а вот почему автоматически не сработал настенный рубильник, к которому подключён главный силовой кабель, идущий от расположенных на улице трансформаторов, понижающих электрический ток от напряжения в 32 тысяч вольт, идущий по ЛЭП от электростанции к руднику, до необходимых рабочих 380-ти вольт? Ведь Осипов говорил, что при любом коротком замыкании автоматический рубильник должен сработать моментально. А свет горит, и силовые шины на верху сборок по-прежнему мерно гудят. И дыма едкого полно, и глаза невыносимо режет, и слёзы по щекам ручьём бегут, и кашель неудержимый замучил. Может, уже и пожар начался, а я тут сижу на полу и ничего не вижу.
Пересилил себя, поднялся в этой узкой щели по стенке, почти на ощупь добрался по той же стенке до автомата, нашёл сквозь жгучие слёзы большой рычаг рубильника и резко рванул его вниз. Разом погас свет, замолкли шины, исчез привычный слитный гул снаружи от работающего над входной штольней главного вентилятора рудника и мощных агрегатов в компрессорном цехе, нагнетающим сжатый воздух в горные забои. Рудник остановился…
Когда на подстанцию прибежал запыхавшийся главный энергетик, он увидел меня снова сидящем на бетонном полу с мокрым от слёз лицом и сразу всё понял. Осипов моментально заменил сгоревшие на фидере предохранители и вновь включил главный рубильник. И только потом занялся моей собственной особой. Причём, что было сверх моего ожидания, от него я не услышал ни слова упрёка, а только отвёл он меня под руку к медикам, которые тут же сделали мне примочки к глазам. Затем он отвёл меня к отцу, работавшему рядом с компрессорным цехом, и попросил отвезти меня, практически ничего не видящего, домой. До нашего распадка мы доехали в кабине ЗИСа-самосвала с рудой в кузове, которую тот вёз на обогатительную фабрику в Лудьё.
Отец оказался неплохим лекарем. Он сказал матери заварить крепкий чёрный чай и остудить его, а сам пошёл в магазин за водкой – он знал, что надо делать в подобных случаях. Когда он вернулся домой, мама уже промывала мне воспалённые глаза крепким холодным чаем, но их по-прежнему сильно резало, и текли неудержимо слёзы, а я почти ничего не видел сквозь жгучее оранжевое облако в глазах. Как помню, отец сразу налил мне полный стакан принесённой из магазина перцовки – как раз полбутылки, и заставил выпить до дна. Потом дал немного покушать и вылил из бутылки в стакан остальные 250 граммов перцовой настойки. И уже круто пьяного уложил в постель, а сам не принял в тот раз вообще ни грамма.