Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

Тот весенний солнечный день мне запомнился особо: я первый и последний раз в своей жизни видел, как много людей сразу, от мала до велика, азартно играют в русскую лапту. Видимо, это был праздник 1 Мая, и всё село высыпало на не застроенную жилыми домиками часть песчаной косы на Летнике в том месте, где протока Вилюйка разделяется на две широкие материнские протоки: та, что с левой руки – это Малый Вилюй, а с правой – уже Большой Вилюй. На широком плёсе, образованном при слиянии всех этих трёх проток, ещё плавали огромные толстые льдины, а на чистой воде между ними плавало множество самых разных морских птиц – от печальноголосых чаек, до проворных нырков. На противоположном берегу Вилюйки, который представлял собой тоже длинную песчаную косу, отделявшую эту протоку от океана, хаотически громоздились друг на друга поистине гигантские глыбы торосистого льда, заброшенного туда зимой океанским прибоем. Первыми затеяли игру, конечно, вездесущие пацаны. Но вскоре их потеснили молодые парни, подзадоренные девчатами и женщинами, а вслед за ними в азартную забаву включились и семейные в основном мужики. В селе жили люди самых разных национальностей, практически со всех концов нашей большой страны – и русские, и украинцы, и татары, были и башкиры, и чуваши, и мордва, и даже рыбаки казацкого рода с Дона и Волги, и поморы с Беломорья. Но в русскую лапту играли тут все с одинаковым удовольствием и задором. Тогда на северах все люди жили дружно, работали не жалея сил и веселились от души. Удивительно, но и сегодня стоит перед глазами эта картинка как живая: неугомонный гогот неисчислимых стай чёрных, белых, пёстрых морских птиц среди плавающих в протоках огромных льдин, и не менее шумное веселье на обсохшей на весеннем солнце песчаной косе чуть ли не всех поголовно односельчан. Оговорюсь с сожалением: больше таких массовых весёлых игрищ уже не было в этом удалённом от более цивилизованных мест рыбацком селе, стоявшем в ту пору на самом берегу Тихого океана. И в лапту после того памятного дня уже играла только сельская подростковая пацанва. По крайней мере, как я помню, во все военные годы. Как и не было столько и сразу вместе здесь молодых парней…

А вот другой косвенный признак привязки именно к лету 41-го года. Видимо, дело было уже в начале лета, где-то в середине июня, не раньше. Никогда до этого дня, ни после него, я больше не видел одновременно столь много рыбы в нашей маленькой Вилюйке. С предвечерним приливом лосось буквально сплошным валом пошёл с океана в эту протоку. Над поверхностью воды были видны спинные плавники и даже перья хвостов множества рыбин, видимо, вытесняемых с нижних «этажей» другими рыбьими косяками. Кто-то из взрослых метнул как копьё в середину протоки длинную палку, и она там встала вертикально в гуще рыбьих плавников и хвостов и вместе с ними стала двигаться дальше по протоке, вытекающей к океану из развилки проток Малого и Большого Вилюев. Мы, сельская детвора, воспользовавшись тёплым солнечным днём, с утра уже загорали на горячем песке, наплескавшись вволю в оставшихся с предрассветного отлива в тёплых лужица-озерцах. Теперь эти хорошо прогретые за день своеобразные нерукотворные ванны снова быстро исчезали под приливной водой, ещё довольно холодной в начале лета, и мы, пацанва, лишь в трусиках и в майках, крутились как мошкара среди рыбаков, тянувших закидной невод по обоим берегам от устья протоки к её развилке. Разумеется, охваченные общим промысловым азартом, мы пытались помочь взрослым, но, конечно же, только мешали им в этой такой нелёгкой работе. Помню, как сейчас, отец в непромокаемой куртке и в тяжёлых рыбацких сапогах, перекинув толстый канат через плечи, как и его товарищи по рыбацкому делу, натужно тянет огрузневший невод, тяжело ступая по песку, а я прыгаю рядом и всё пытаюсь тоже ухватиться за этот толстенный, мокрый и колючий канат. В конце концов, видимо, отцу моё этакое «воспомогание» уже основательно надоедает, и он, оставив на минутку неводной канат, тут же хватает, смеясь, меня под мышки и с головой окунает в приглубую у берега протоку. Я вылетаю из холодной воды, как ошпаренный, а отец весело смеётся и награждает лёгким шлепком ладони по моему мокрому заду.