Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том III

У отца всегда была большая библиотека. Личная библиотека – как он подчеркивает ещё в первом томе этой повести-эссе. На титульных листах некоторых книг, я помню с детства, он ставил штамп металлической строкой, отлитой в редакционной типографии на линотипе: «Книга Виктора Холенко». Его библиотека состояла не только из подписных изданий – дефицитных по тем временам для всех и доступных немногим сотрудникам редакций газет, но и из достаточно редких книг. Ещё в середине 70-х я с интересом «проглотил» книгу с названием «Команда Альфа. Исповедь бывшего солдата войск специального назначения армии США» – её дал мне отец. До недавних пор я вообще не знал, как пользоваться публичными библиотеками, в этом для меня никогда не было необходимости. Когда я дочитывал очередную книжку, то просто подходил к отцу и спрашивал: «Что ещё интересного можно почитать?». Он доставал с книжной полки первый том какого-либо нового для меня автора и протягивал мне. Так я прочел Рафаэля Сабатини с его капитаном Бладом, всего Конан Дойля, Вальтера Скотта, Александра Беляева, Алексея Толстого, Ивана Ефремова, Александра Грина и много других авторов приключенческих и исторических книжек, которых мы не проходили в школе и которые от этого были ещё интереснее. Став постарше, я и сам искал, чего бы почитать. Не скажу, что осилил всю подписку «Всемирной литературы», но книга «Метаморфозы или Золотой осёл» Апулея мимо меня не прошла. Как и прочитанная с интересом в детстве книжка по практической психологии и психиатрии.

Ещё отец научил меня самостоятельно искать ответы на возникающие вопросы задолго до появления поисковых систем типа Яндекс или Google. Иногда он оставался работать дома и что-то печатал на машинке. В такие моменты, когда он особенно был занят, мне обязательно надо было зайти в его кабинет и спросить: «Пап, а что означает (что бы то ни было)?». Он отрывал взгляд от листа с машинописным текстом, гасил сигарету в пепельнице и отвечал: «Возьми на полке словарь и прочти». Я так и делал, а со временем уже и сам не задавал вопросов, ведь Большой энциклопедический словарь, Толковый словарь Ожегова и другие словари всегда стояли на книжной полке.

Позже, когда я хорошо освоился в газетной журналистике, работал заместителем главного редактора газеты «Владивосток», много писал, как и все наши журналисты и часто публиковался, отец стал самым верным моим читателем. После выхода в свет очередной публикации он обязательно звонил мне во Владивосток из Лучегорска и говорил: «Прочёл твой материал – мне понравилось. Так держать!». И я точно знал, что он никогда не будет кривить душой и говорить что-то для красного словца. Мне тогда было около 30, а ему – как и мне сейчас: под 60.

В начале 90-х наша городская газета выросла в тираже и приобрела статус краевой, а мы начали создавать свою сеть штатных собкорров – собственных корреспондентов. Вряд ли я проявлял особенную инициативу, а по-моему и вовсе не проявлял из чувства ложной служебной этики, но редколлегия тогда во главе с Валерием Викторовичем Бакшиным – в 90-х бессменным главным редактором газеты «Владивосток» – единодушно решила поддержать кандидатуру именно Виктора Фёдоровича Холенко на должность собкорра по северным районам Приморского края. И в дальнейшем об этом никто не пожалел – его ценили за надежность и профессионализм. Так отец и я на несколько лет оказались в одной редакции, где формально его начальником был я – такое вот пересечение параллельных прямых, ведь ещё десяток лет назад после первого курса журфака я проходил производственную практику именно под его началом в редакции районной газеты «Победа» в Лучегорске.

Для меня стало неожиданностью, когда в предыдущей главе этой книги отец разместил один из моих очерков раннего периода нашей газеты – тогда ещё «Вечерний Владивосток» – из моей арктической командировки на атомном лихтеровозе «Севморпуть». И странное дело, когда я читал тот свой давний «опус», то вдруг поймал себя на неожиданном открытии: и эта книга, и та публикация словно написаны одним человеком – настолько похожи авторские стили повествования. А ведь отец, как я уже говорил, никогда не учил меня писать, тем более – писать, как пишет он.

Я поделился этим открытием со своей мудрой младшей сестрой Еленой – она профессиональный психолог – и вот что она мне ответила: «Специально может быть и не учил. Но ведь мы каждый день слышали его обычную речь, а он таким языком всегда с нами и разговаривал. Атмосфера в семье была такая – вот и впиталось всё естественным путём». Да, так и было. И книжки были прочитаны те же самые, что и он читал. Вот и получилась точка пересечения этих самых творческих параллелей. С одним, правда, исключением: самым сильным хотя и редким ругательством у отца было такое: «Ёшь твою медь!». А вот в моём лексиконе, к сожалению, бывает и позабористее. Но задача исключений и состоит в подтверждении правил…