Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана

Только что мы вернулись из длинной поездки. Были в Канаде и Скандинавии. Это расстояние звучит страшно. Но если посмотрите на глобус, то для самолета это не так далеко. В Ванкувере очень хороший оркестр (тот самый, который играл Восьмую Шостаковича). Они очень охотно работают. Как я Вам говорил, мне приходится теперь играть много английской музыки. Следующий концерт в Англии: Делиус, Эльгар, Холст («Планеты»). <…> Все это вещи очень трудные, и трудности, к сожалению, не всегда оправданны. Но англичане безумно любят эту музыку. Вообще надо сказать, что в музыке они всеядны (в еде тоже). Что мне в них симпатично, это то, что они равнодушны к удобствам. Англичанину часто безразлично, что есть на обед, зато он готов поехать в Лондон за сто миль посмотреть интересную пьесу. Вы пришли бы в ужас от их кофе. Существует шутка: «Почему англичане пьют так много чая?» — «А вы пробовали их кофе?» Днем они довольствуются сэндвичами и вечером едят совершенно безвкусный динер, приговаривая при этом: «делишес». Полная противоположность швейцарцам. Эти — страшные обыватели. В половине двенадцатого у всего населения начинает выделяться слюна; оркестранты нервно поглядывают на часы (репетиция до 12.00), конторы, банки, магазины потихоньку сворачивают работу, и с двенадцати часов дня вся страна мчится обедать. Кто домой, не важно, если это пятнадцать — двадцать километров от города, кто в излюбленный ресторан. В это время проехать по швейцарским дорогам трудно, ибо у каждого — своя машина, а то и две. И вообще, все, что касается здоровья, отдыха — уважается в первую очередь. Всякие «Фитнес паркур», плавательные бассейны, минеральные купальни — очень популярны. Ну а культура, а культура — потом.

Но в общем — это хорошее место, чтобы учить партитуры. Мы будем дома до восьмого июня. Потом опять поедем в Ванкувер. Очень нам там нравится. Как поживает ваш внук? У нас недавно родилась внучка — у Володи. Мы еще ее не видели.

Желаем всем вам всего доброго. Ваш Рудик.

57

В Ванкувере нужно было усилить струнную группу, и объявили конкурс. Сыграла на нем и жена первого кларнетиста. Скрипачка так себе, но муж — профсоюзный лидер. Я не стал за нее хлопотать. Не выступал против, но и не выражал восторгов. Когда об этом сообщили первому кларнету, он поставил вопрос о том, гожусь ли я, чтобы оставаться шефом оркестра, раз игнорирую личные интересы музыкантов. Это было началом чего-то неприятного, но я еще не понимал чего.

В оркестре была должность художественного руководителя. Занимал ее молодой дирижер по имени Уолт, хороший парень, он составлял наши программы. Однажды меня вызвала артсконсул, фактически — министр культуры Канады. Такая фифочка на острых каблучках. «Мистер Баршай, маэстро. Я вас очень прошу уволить вашего художественного руководителя». Я удивился: не было никаких оснований его увольнять, прекрасный работник, весь оркестр им доволен. «Нет. Мы все-таки настоятельно просим. У нас, понимаете ли, переходит на пенсию один очень уважаемый нами старый сотрудник, мы хотим его на это место посадить». — «Но почему же вы хотите сделать это за счет другого, молодого, хорошего?» — «Ну вот наша такая просьба». Потом позвонил из Лондона директор Би-би-си Джон Драммонд: «Рудольф, тут тебе рекомендуют такого-то. Он хороший человек, знаешь? Ты, пожалуйста, возьми его, будь добр, потому что он и тебе поможет в твоих делах, и вообще в твоих интересах, чтобы он у тебя под боком работал». Меня это поразило и возмутило. И я не уволил Уолта. Замечательный малый, молодому дирижеру свои ангажементы получить не так-то просто, он пошел в оркестр и работал не за страх, а за совесть…

Его уволили решением сверху. И прислали того пенсионера.

Из письма Р. Баршая А. Локшину, 1985 г.

Дорогой Шура!

Вот подходит к концу лето. Оно было богато всевозможными событиями. Как печальными, так и радостными. Записал 8-ю Шостаковича, играл на знаменитом «Промсе» в Альберт-холле. Это ежегодные летние концерты, основанные когда-то Генри Вудом. Называются они «Променад-концерты», потому что тогда можно было за совершенно дешевую плату входить и уходить из зала когда угодно. Это была попытка популяризировать симфоническую музыку. Попытка удалась, и теперь уже нельзя входить в зал, когда угодно, а наоборот, все стараются прийти пораньше и занять места, хотя бы стоячие. Атмосфера на этих концертах ни с чем не сравнима. Народу — тьма. Три-четыре тысячи. Публика сидит только на ярусах. В партере стулья убирают, чтобы поместилось побольше. Вот уж действительно «слушали стоя». Нужно любить музыку, чтобы прослушать стоя длинную программу (Моцарт — Маурерише Трауэрмузик, Бетховен — Четвертый концерт, Шостакович — Восьмая).