Нова. Да, и Гоморра

— Фидесса… — сказал я после молчания, за время которого пытался увязать ее улыбку с последними словами (они ведь значили «вали к черту»?), но так и не смог. — Я не дурак. И я не вижу ничего дурного в том, что вы приезжаете сюда жить вдали от людей. Цепи и кожа не совсем в моем вкусе, но я не видел тут никого младше шестнадцати, значит вы достаточно взрослые, чтоб голосовать, а для меня это значит — чтобы жить, как считаете нужным. Скажу даже, что ваш образ жизни открывает путь ко всякой мифической и стихийной хрени. Я говорил с Роджером, и да, на меня произвело впечатление, насколько его представление об ответственности сходно с моим. Я тоже новичок в своей должности. И все равно не понимаю этих страданий из-за полудюжины розеток. Мы пришли с миром, и через пару часов нас тут не будет. Оставьте нам ключи, полетайте с грохотом над какой-нибудь тихой деревушкой поблизости, попугайте местных. Перед уходом мы запрем дверь и положим ключи под половик. Вы даже не заметите, что мы здесь побывали.

— Послушай, линейный демон…

Моя восьмидесятисемилетняя бабка, участница детройтских расовых беспорядков тысяча девятьсот шестьдесят девятого, вероятно, таким тоном обращалась в свисте пуль к ясноглазому гражданскому активисту, который через три года стал моим дедом: «Послушай, белый мальчик…» Теперь я понимал, что бабка хотела этим сказать.

— …ты не знаешь, что тут происходит. Ты провел у нас полчаса, и никто, кроме меня и Роджера, с тобой не разговаривал. Что ты мог понять?

— Не демон. Дьявол.

— Ты видел срез процесса. Знаешь ли ты, что тут было пятью, десятью, пятнадцатью годами раньше? Что будет через пять? Когда я впервые сюда попала, почти десять лет назад…

— С Сэмом?

Четыре мысли пробежали по ее лицу, и ни одну из них она не выразила словами.

— Когда мы с Сэмом впервые сюда попали, в Обители жили полторы сотни ангелов. Теперь — двадцать один.

— Роджер сказал, двадцать семь.

— Шестеро ушли, когда Сэм с Роджером поцапались. Роджер думает, они вернутся. Йогги, может, и вернется. Остальные — не думаю.

— А через пять лет?

Фидесса покачала головой:

— Ты что, не понимаешь? Нас не надо убивать, мы и так вымрем.

— Мы не собираемся вас убивать.

— Собираетесь.

— Когда я спущусь к своим, я буду агитировать в вашу пользу. Дьявол часто говорит, — я отломил еще кусочек хлеба, — медвяными словами. Попытаюсь опробовать это на Мейбл.

Я смахнул крошки со своих коленей, в которых отражалось солнце.

Она печально улыбнулась и снова покачала головой:

— Нет.

Ох, не люблю я, когда женщины улыбаются мне так печально.

— Вы добрый, красивый, может, даже хороший человек.

Вечно они сводят разговор к этому.

— И вы пришли сюда нас убить.

Я возмущенно засопел.

Она протянула мне яблоко.

Я откусил. Она засмеялась.

Она перестала смеяться.

Я повернул голову.

В дверях стоял слегка озадаченный Роджер.

Я встал.

— Отвезешь меня обратно? — спросил я с грубоватой непосредственностью. — Ничего не обещаю. Но постараюсь убедить Мейбл типа как забыть про эту работу и направить свою серебряную колесницу Джаггернаута куда-нибудь в другое место.

— Да уж постарайся, — ответил Роджер. — Ну, пошли.

Пока Роджер отгонял свой птероцикл от табуна, я подошел к краю террасы.

В пруду по пояс в воде стояла Питт и пыталась затащить к себе Дэнни. Было не теплее восемнадцати градусов, но они резвились, словно тритоны в… э-э… более теплом климате.

IV

Вздыбленный Ядозуб?

Смотрите:

Шесть гидравлических подъемников — цилиндры толщиной с бочку — приподнимают подвеску на пять футов, чтобы освободить место для ножей. Тот, что впереди, «плуг», чуть больше черепа трицератопса, с урчанием вгрызается в грунт. То, что раньше урчало, рычит. Боковые ножи скользят назад.

Затем Мейбл с большей частью своего кабинета выезжает на телескопическом подъемнике и смотрит через телекамеру с телеобъективом.

Серебристая команда рассыпается по сосновым иголкам, как блестящие шарики из подшипника. Ядозуб сдает назад, извлекает из земли плуг (угол которого установил один из лучших поэтов современности, пишущих по-французски), и готова траншея двадцать футов в ширину и глубину. Выдвигаются два жвала с шестифутовыми проволочными щетками и расчищают верх ребристой оболочки шестнадцатифутового кабеля. Два демона (Ронни и Энн) управляют щетками, ведут их вдоль ребер, проверяют, нет ли замыканий на высокочастотных уровнях. Когда серебристый червь обнажается на сотню футов, открываются боковые отсеки, и над левой гусеницей выдвигается кран с магнитными захватами.

Одна из самых прямых дорог в мире связывает Ленинград с Москвой. Тогдашний русский царь, когда его спросили, где именно прокладывать дорогу, взял линейку и соединил города прямой линией, ошарашив архитекторов и строителей. «Здесь», — сказал он. И притом, какой была Россия в середине восемнадцатого века, дорогу построили.

Кроме некоторых глубоководных линий в Тихом океане и высокогорных в Гималаях, магистральные и почти все промежуточные кабели кладутся по тому же принципу. Поворачивает кабель только там, где нужно сделать отводку. Мы делали отводку.