Нова. Да, и Гоморра

Щелк-тик-тик-тик-щелк! Мы направились по дорожке к парадному подъезду.

По вестибюлю к выходу навстречу нам шла группа мужчин и женщин в вечерних костюмах и платьях. Мы их увидели через три ряда стеклянных дверей. Одну из женщин я сначала принял за Мод — на ней было облегающее платье из «меркнущей» ткани. Но секундой позже она повернула голову, и я разглядел лицо под вуалью — темное, цвета жареного кофе.

Видели бы вы, с каким неудовольствием уставились господа на побродяжку, непонятно как проникшего в эти хоромы! Впрочем, кто-то узнал Ястреба и сказал остальным; брезгливые мины тотчас сменились улыбками.

Ястреб уделил снобам не больше внимания, чем девчонкам в подземке.

Но потом, когда толпа вышла, сказал мне:

— Один парень смотрел на тебя. Ты заметил?

— Ага.

— Знаешь почему?

— Пытался вспомнить, видел ли меня раньше.

— И что, видел?

Я кивнул:

— До того, как мы с тобой познакомились. Аккурат когда я откинулся. Я же говорил, что бывал здесь.

— Понятно.

Три четверти вестибюля покрыто синим ковром, остальное пространство занимает огромный бассейн, а в нем ряд двенадцатифутовой высоты шпалер поддерживает огромные пылающие жаровни. Вестибюль — в три этажа, увенчанный куполом и с зеркальными стенами. По узорчатым решеткам вьются дымные жгуты.

Сдвинулись металлические створки. Казалось, кабина лифта не тронулась с места, а семьдесят пять этажей сами ушли вниз.

На крыше был разбит пейзажный сад. Со склона холма, усыпанного камнями (искусственными), пробираясь между папоротниками (живыми) вдоль ручья (вода настоящая, но течение имитированное), к нам спустился человек — очень загорелый, очень светловолосый, в абрикосового цвета комбинезоне, из которого выглядывал ворот черной манишки.

— Здравствуйте! — Пауза. — Добро пожаловать! — Пауза. — Как я рад, что вы все-таки пришли! — Пауза. — Я уж и надеяться перестал. — Пауза.

Паузы предназначались для Ястреба — чтобы догадался меня представить. По моей одежде Спиннел не мог определить, кто я — лауреат Нобелевских премий в разных областях, с которым Ястреб познакомился на званом ужине, или прохиндей, чьи манеры еще сомнительнее моих и нрав еще низменнее.

— Позвольте вашу курточку, — протянул руки Алекс.

Эге, да он совсем не знает Ястреба, хоть и строит из себя приятеля на людях. Но этот тип достаточно чуток: что-то заметил в микромимике парнишки и решил не настаивать на своем предложении.

Алекс кивнул мне с улыбкой (а что еще он мог сделать в ту минуту?), и мы направились к гостям.

Эдна Сайлем сидела на прозрачном надувном пуфе и, наклонясь вперед, спорила о политике с людьми, сидевшими рядом прямо на траве. Я сразу узнал ее — волосы цвета потускневшего серебра, медный звон голоса. Бокал она держала обеими руками; из обшлагов костюма мужского кроя торчали, подрагивая от мощи ее сентенций, отяжеленные серебром и каменьями морщинистые пальцы.

Переводя взгляд обратно на Ястреба, я успел заметить еще с полдюжины гостей, чьи имена и лица способствуют торговле журналами и звукозаписями и привлекают в театры публику. Знакома ли вам фамилия театрального критика из «Дельты»? А вон тот — математическое светило из Принстона, пару месяцев назад взошедшее на научный небосклон с новой теорией происхождения то ли кварков, то ли квазаров.

К одной из женщин мой взгляд вернулся. Когда он вернулся к ней в третий раз, я узнал сенатора Абулафию, самую вероятную кандидатуру от неофашистов на пост президента. Сложив руки на груди, она прислушивалась к диспуту, сузившемуся до Эдны и не в меру общительного молодого человека с опухшими глазами, как от непривычных контактных линз.

— Миссис Сайлем, неужели вы не чувствуете, что…

— Прежде чем выступать с подобными пророчествами, необходимо вспомнить…

— Миссис Сайлем, я интересовался статистическими данными…

— Необходимо вспомнить о том, — голос зазвучал резче и ниже, и паузы между словами не уступали выразительностью их металлическому звучанию, — что, если бы люди все знали — абсолютно все, — в статистических прогнозах не было бы нужды. Наука о вероятности математически выражает наше невежество, а отнюдь не мудрость.

Мне ее суждения показались интересным дополнением к лекции Мод.

Вскоре Эдна подняла глаза и воскликнула:

— А, Ястреб!

Все обернулись к нам.

— Хорошо, что ты пришел. Льюис, Энн! — окликнула Эдна двоих Певцов. (Он смуглый, она бледная: оба стройные как тополь; лица наводят на мысли о чистых озерах, о приношении дани в безветренном, безмолвном лесу; Певцами они стали семь лет назад, за день до свадьбы.) — Глядите, он нас не бросил. — Эдна встала, простерла руку над головами сидящих и ударила поверх костяшек словами, словно бильярдным кием: — Ястреб, эти люди спорят со мною о вещах, в которых я разбираюсь не больше твоего. Ведь ты меня поддержишь, правда?

— Миссис Сайлем, — подали голос с травы, — я вовсе не хотел…

Рука Эдны вдруг переместилась в горизонтальной плоскости на шесть градусов, пальцы растопырились. Мне:

— Ты?! Дорогой мой, вот уж кого не чаяла встретить! Ведь ты тут почти два года не появлялся, верно?