Нова. Да, и Гоморра

— Ваймочка, да это же твоя шлейка! Мы с твоим первым папочкой брали тебя на пикники на Медвежьей горе, надевали на тебя шлейку и привязывали к дереву шнуром длиной футов десять, чтобы ты не…

Остального я не слышал — я представил себя связанным этой штукой, и меня затопил внезапный ужас. Да, мне двадцать лет, год назад я присоединился к замечательной семейной группе на Сигме, уже стал гордым отцом троих детей и ожидаю еще два прибавления. Мы, сто шестьдесят три человека, владеем целым пляжем, девятью милями джунглей и половиной горы. Может быть, мне представился Антони — скованный, он пытается поймать птичку, жука или волну, но все его пространство ограничено десятью футами веревки. Весь последний год я ходил голым — одевался только для выездов на работу. Мне страшно не терпится покинуть обиталище своего детства — удивительное место, называемое квартирой, — и вернуться к женам, мужьям, детям, нормальной жизни. В общем, это было ужасно.

Третье воспоминание? После того, как я покинул свою семейную группу — бросил, откровенно говоря, обуреваемый чувством вины и какими-то другими чувствами, которые не мог назвать… Тогда мне еще снились каждую ночь кошмары о судьбах детей, и я просыпался с криком, хотя прекрасно знал: весь смысл семейной группы в том, чтобы дети не пострадали, потеряв одного, двух или даже трех родителей… Я все еще ломал голову, пытаясь понять, не делаю ли тех же ошибок, что совершили мои родители, и надеялся, что мои дети выйдут не такими, как я, или даже хуже, вроде тех детей, про которых я читал в газетах (наподобие Рэтлита, хотя с ним я тогда еще не был знаком)… И меня охватывало ужасное подозрение, что, как бы я ни пытался отличаться от своих предков, я поневоле повторяю все те же ошибки… В общем, я тогда летел на корабле, который должен был впервые принести меня на Звездную Станцию. На борту я познакомился с одной золотой, которая для золотой была очень приятной девушкой. Мы с ней говорили о двигателях внутригалактических и межгалактических кораблей. Ее впечатлила широта моих познаний. А меня впечатлило, что она летает на этих кораблях и знает о них так мало. Ей как девушке нравился механик ростом шесть футов четыре дюйма, весом двести десять фунтов, с въевшейся под ногти смазкой, то есть я. А мне как парню нравилась стройная девушка с янтарными глазами, повидавшая все. Мы стояли на обзорной палубе и смотрели, как приближается огромный искусственный диск Звездной Станции. Тут девушка взглянула на меня и сказала — в ее голосе как будто вовсе не было жестокости: «Ты ведь дальше не можешь, правда?» И меня снова затопил ужас, потому что я знал: она права примерно в девяти разных смыслах.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Рэтлит; пару раз, когда на него нападал неразговорчивый стих, а мне хотелось поговорить, я, пожалуй, рассказал ему слишком много. — Ну так для меня возведи это в куб, папаша. Вот до какой степени я чувствую себя в ловушке!

Я засмеялся, и Рэтлит снова показался мне очень юным.

— Пойдем погуляем, — предложил я.

— Угу. — Он встал; ветер перебирал нам волосы. — Я хочу повидать Алегру.

— Я тебя провожу до авеню G. Потом пойду спать.

— Интересно, что Алегра думает обо всем этом? Я нахожу ее весьма хорошей собеседницей, — сказал он, будто древний мудрый старец. — Не хочу тебя обидеть, но ее жизненный опыт несколько свежее твоего. Ты не можешь не признать, что ее мировоззрение более современно. Кроме того, она старше.

Ну, старше, чем Рэтлит, во всяком случае. Ей было пятнадцать.

— Мне кажется, она не переживает, что стеснена границами галактики. Возможно, стоит брать с нее пример, — сказал я.

По мнению Рэтлита, Алегра превосходила меня в нескольких аспектах. Люди моего поколения если и становились наркоманами, то ближе к двадцати годам или уже после двадцати. Алегра же родилась с наркозависимостью — ей необходимо было получать в сутки триста миллиграммов какого-то экзотического препарата, сочетающего психоделические свойства мощнейших галлюциногенов с аддиктивностью сильнейших депрессантов. Я мог ей только посочувствовать. Наркоманкой была мать Алегры, и зависимость от препарата передалась плоду через плацентарный барьер. Обычно такое правят прямо при рождении — достаточно пары полных переливаний крови. Но Алегра оказалась также телепатом с мощнейшей проективной способностью. Она транслировала все чудовищные муки рождения и все блаженство своих младенческих галлюцинативных грез и совершенно оглушила врачей; они дали ей препарат. С тех пор Алегра каждый день без особого труда раздобывала очередную дозу.