Новая девушка

Раздался звук, напоминающий тот, который издает виолончель, когда ее начинают настраивать, — пискливый и безжизненный.

Потом последовала короткая, длиной в один удар сердца, пауза. Похожая на паузу после удара тарелок в «Грустном понедельнике»[38], песне, которую Марго записала для нас всего несколько месяцев назад. Длилась она никак не больше секунды, но показалась мне вечностью.

Когда перила подались под ее весом, Хелен наклонилась вперед, и кислое выражение на ее лице сменилось удивлением — она перестала быть похожей на ту беззаботную девочку, которую мы находили неотразимой.

И если скрип гнилого дерева не привлек внимание находившихся внизу к той трагедии, которая разворачивалась у них над головами, то последовавший за ним крик заставил всех посмотреть вверх. Звук повис над нами и трясся — точь-в-точь как обломившийся балкон. Все внизу затихли. Раздался треск, похожий на треск ломающихся толстых стеблей сельдерея, и Хелен ударилась об пол с высоты в двадцать футов, где она находилась всего несколько мгновений назад, приземлившись в каких-то нескольких дюймах от того места, где стояли мы с Марго.

А потом раздались крики.

Ученики и учителя бросились к Хелен, чтобы посмотреть, можно ли ей чем-то помочь.

— Это была не моя вина, — прошептала Марго, остолбеневшая от страха.

Глядя, как струйка крови подбирается к ее ботинку, я сказала:

— Я знаю, что ты сделала.

8

В тот день полиция захотела допросить нас еще до того, как мы перешли в руки родителей. После первоначального волнения и ужаса наступило время неизбежных и мучительных поисков правды.

— Что случилось, девочки? Расскажите же нам. — Миссис Уилсон, с лицом пепельного цвета, заставила нас подняться на возвышение и предстать перед директором и его заместителями.

Что случилось? Мы с Марго спокойно разговаривали, а потом — неверный шаг, треск, паника, и там, где только что стояла девочка, образовалось пустое место. А на зеленом линолеуме появилось черное пятно крови.

Выбора у нас практически не было. Если б мы начали отвечать на вопросы, то это привело бы к новым вопросам. Вопросам о том, как и почему, о том, где мы были, и о том, кто и что знает.

— Мы даже не знали, что она забралась туда, — ответила я нашей учительнице на голубом глазу. — Только вошли с сэндвичами…

Все оказалось совсем просто.

И сержанту, который допрашивал меня на диване набивного ситца в гостиной дома моих родителей, я тоже сказала, что мы не только не знали, что Хелен находилась в тот момент в репетиционных, но и вообще не ведали о существовании музыкальной галереи.

Забирались ли мы по винтовой лестнице? Конечно, все так делали. Задерживались ли мы наверху? Нет, спасибо, там слишком стремно. О какой секретной двери идет речь?

Марго сказала то же самое — опять в дело вступила наша телепатическая связь, только на этот раз никто из нас не смеялся.

Офицер полиции что-то записывал и задавал новые вопросы. К некоторым ответам он возвращался и пробовал подойти к ним под другим углом. Казалось, он ни разу не засомневался в моих словах — его поведение было просто частью профессиональной привычки, отточенной на подозреваемых, которые врали гораздо правдоподобнее, чем потрясенная и шокированная школьница, сидящая напротив него.

К тому моменту, когда допрос закончился, меня всю трясло, зубы отбивали чечетку, и я не могла заставить себя сидеть спокойно — то ли это результат интенсивного опроса, то ли желание скрыть нечто, что, по моему мнению, было неправдой; сказать трудно. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы полицейский ушел.

«Когда он уйдет, — успокаивала я себя, — ты сможешь расслабиться и перевести дыхание, успокоить трясущиеся конечности и подождать, пока уровень адреналина не снизится».

Все закончилось так быстро, что моя мама назвала это беспрецедентным, но школа хотела, чтобы дело утряслось до того, как этот балкон — а вместе с ним и хлипкая развалюха целиком — станут достоянием местной прессы. Так что все согласились с нашей версией событий, и жизнь вернулась в свою обычную колею. Почти…

В тот момент, когда тело Хелен коснулось пола, мы с Марго вновь стали единым целым, и наша внутренняя связь стала еще сильнее, чем когда-либо, — только на этот раз нас связало то, что мы сделали, то, чему мы позволили случиться, то, о чем мы никому не сказали. Раньше мы были просто нужны друг другу — теперь каждой из нас было нужно только одно: молчание.

Я дала Марго понять, что если она вздумает уйти от меня, то я могу разрушить ее жизнь одним мановением пальца. Все, что мне для этого понадобится, — это изменить свои показания: «Я знаю, что ты сделала. Ты довела ее». В нашей дружбе я всегда была лидером и сама решала, куда мы пойдем в субботу, что мы купим, какая музыка нам нравится, как подстрижемся или каким лаком покрасим ногти. А теперь я отвечала еще и за будущее Марго.