Новая эпоха

Возвращаемся мы, значится, из-за океана, общаемся с семьями, да отсыпаемся, собираемся через день всей компанией, и тут Юлька обвизжалась — типа, мы там шляемся неизвестно где и занимаемся там неизвестно чем, а тут тем временем самые натуральные форменные вакханалии творятся, и порядочной женщине, не говоря уже о детях, на улицу нельзя выйти без охраны. Ну, Юлька есть Юлька — как заведётся, так толку от неё уж хрен добьёшься. Визжит и нудит, что говорила, предупреждала, что в Риме как раз Вакханалии — ага, с большой буквы, а не с маленькой — происходят, и точно такие же, оказывается, и здесь завелись. Её послушать, так прямо впору объявлять в Оссонобе осадное положение, вводить усиленную охрану с комендантским часом и арестовывать всякого прохожего, не знающего текущего суточного пароля. Поэтому я просто дал ей протявкаться, не беря её истерик в голову, а дома уж свою спросил, чего на самом деле происходит. Ну, Велия и объяснила мне, что тут, конечно, не в «стандартные» три, а во все пять раз делить надо, но всё-таки неприятности, как ни крути, да только сама она не в курсах мелких тонкостей, а цену базарным слухам знает прекрасно, так что лучше всего Софонибу назавтра к нам пригласить, да не одну, а с соседкой — с той самой, которая не слишком респектабельна, мягко говоря, но в данном случае это и к лучшему, поскольку побывала, поучаствовала и знает поболе нашего.

Что соседка бастулонки — не через стенку, а просто по этажу в инсуле — особой респектабельностью не блещёт, это не просто мягко, а предельно политкорректно сказано. Шлюха она профессиональная, если называть вещи своими именами. Не самого низкого пошиба вроде портовых или уличных, а из довольно дорогих по оссонобским меркам, и до появления в городе наших двух «коринфянок», будучи гречанкой-полукровкой, считалась на здешнем безрыбье чуть ли не натуральной гетерой. К нам мы её приглашать, конечно, не стали, а договорились с Софонибой, что когда я навещу её, то мы с ней заглянем и к её непутёвой соседке. И когда я поговорил с ней, то оказалось, что подкатились они к ней, а она как раз на мели была, ну и решила предстоящую дионисийскую оргию в качестве эдакой саморекламной «презентации» использовать, дабы свежих поклонников завлечь. Уж хрен её знает, чем её там накачали перед употреблением по назначению, но как она выяснила потом, когда очнулась после отключки, употребили её массово и разнообразно. Но больше всего её возмутило не это, а то, что вместо предложений сердца и кошелька за этим последовали приглашения на такие же массовые мероприятия во славу Диониса.

Понятно, что прошмандовка, заявившаяся на подобный шабаш добровольно — ни разу не показатель, но поговаривали и о втянутых в это безобразие обманом гораздо более добропорядочных бабах, и это соседка Софонибы тоже подтвердила — перед тем, как отключиться, она сама наблюдала пляшущую в толпе выпившую куда больше, чем следовало, дочку греческого архонта, спалившуюся впоследствии на попытке тайного аборта. В общем, безобразия этих дионисанутых начинали уже перехлёстывать всякий разумный предел, и вопрос о пресечении этого хулиганства явно вставал ребром…

— Так что они ещё должны совершить, чтобы ты наконец нашёл законный повод для вмешательства? — выносил босс мозги Васкесу.

— В секте верховодят кампанцы, досточтимый, — вступился я за него, — Нужны неопровержимые доводы, на которые не смогут закрыть глаза и римляне.

— Кампанцы? Млять! — акцент у Фабриция такой, когда он говорит по-русски, что иной раз лучше бы он по-турдетански говорил, понятнее было бы, но матерщину он уже перенял от нас в совершенстве, — И тут эти угрёбки!

— Я же говорила, что всё это из Италии тянется! — тут же вставила свои двадцать копеек Юлька, — Там по весне такой переполох из-за этих Вакханалий подымется, что весь Рим на уши встанет!