Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

Лучшим и самым храбрым автором этой группы была Вирджиния Вулф. «Поток сознания», который она использовала в романе «Миссис Дэллоуэй» (1925 год), колеблется между прямой и косвенной речью, между произнесенными вслух словами и внутренними монологами. Как и золотая молодежь, Вулф восставала против конвенциональных установок и этики эдвардианского времени – «роковой эпохи», как выразилась она сама, «когда исчез характер». В то же время Т. С. Элиот, американский представитель группы Блумсбери, драматично описал в своей пространной поэме «Бесплодная земля» (1922 год) распад западной цивилизации во время войны. Поэма, с ее глубокой противоречивостью и пропусками, с ее фрагментарной формой, как бы отражала послевоенный период со всеми его тревогами, страхом перед будущим и скорбными воспоминаниями. Многие из первых читателей «Бесплодной земли» силились найти смысл в изобилии голосов, стилей, аллюзий и образов, но поэма, скорее, была написана ради высказывания как такового, а не ради того, чтоб ее поняли. Молодежь слышала ее поминальную музыку и чувствовала, что ритм и мелодия здесь важнее, чем «смысл».

Элиот периодически появлялся на вечеринках золотой молодежи, как и другие авторы из Блумсбери, например Литтон Стрейчи. В газетных интервью Стрейчи выражал сочувствие «сопротивлению» юных старшему поколению и их вредным «табу и ограничениям». Его комментарии позволяют заглянуть как в психологию золотой молодежи, так и в суть его модернистского трактата «Выдающиеся викторианцы» (1918 год). Стрейчи собрал коллекцию биографических очерков – а точнее, очерков убийств – во время войны, когда он сам последовательно уклонялся от военной службы. Вместо того чтобы писать серьезные, всесторонние и утомительные биографии, которые приходились по душе эдвардианцам и викторианцам, Стрейчи выдавал короткие, живые и ироничные портреты. Его цель заключалась в том, чтобы напасть на персонажа «с неожиданной стороны [и] выхватить внезапным и ярким светом фонаря укромные тайники». Для достижения этой цели он привлекал теорию психоанализа Зигмунда Фрейда. В трактате Стрейчи беззастенчиво глумился над викторианскими ценностями, на которых строило свою жизнь поколение «изрекающих бестолковщину лицемеров», прежде всего – над христианством и идеей служения на благо империи. Эти-то ценности, намекал он, и привели к войне, а старшее поколение до сих пор цепляется за них.

* * *

Кое-кто из золотой молодежи также насмехался над довоенными идеями и идеалами маскулинности. Бороды, усы и трубки были отброшены как устаревшие символы мужской напыщенности. Новые мужчины предпочитали гладко выбритые лица и зачесывали назад набриолиненные шевелюры. Они красовались в диковинных, нелепых костюмах, как можно меньше воплощающих эдвардианскую серьезность. И как флэпперы приспособили под себя мужскую моду, так и блестящие молодые люди присвоили себе традиционно женские приемы в одежде: «в наши времена», говорил один из них, «мальчики девочковые». Юноши носили широкие фланелевые штаны в светлых и ярких тонах, которые трепыхались вокруг ног, за что их и прозвали «оксфордскими мешками». Любимые модниками замшевые туфли и пуловеры с высоким воротом также изготавливались в мягкой цветовой гамме; это они первыми надели розовые рубашки. Жилеты отличались яркостью и вычурностью, а вечерние наряды пестрели разнообразными узорами. Они носили симпатичные наручные часы и постоянно проверяли время, изящно взмахивая рукой. В результате часы стали ассоциироваться с женственностью; о мужчинах, не дотягивающих до приемлемых стандартов мужественности, говорили, что они «ужасно часиковые» или что у них «часовой акцент». Молодые блестящие мужчины культивировали женственное произношение и лексикон. «Дорогуша, да как можно!» – восклицали они. Это феминизированное арго вынес на сцену Ноэль Кауард, чьи пьесы приобрели повсеместную славу к концу десятилетия.