Новая эпоха [с иллюстрациями]

– Юля, ну ты же сама знаешь, что такое рыночные слухи, – втолковывает ей моя, – Не удивлюсь, если преувеличено, как Максим говорит, в "стандартные" три раза. А на самом деле, наверное, в лесу столько и не было.

– Нет, пятьсот там всё-же было, даже немножко больше, – уточнила васькинская Антигона, – Но погибших где-то сотни полторы, и это вместе с умершими от ран и теми, которых затоптала сама толпа. И женщин среди них не большинство, а около четверти. Я бы спросила Хренио поточнее, но он ещё со службы не вернулся – позвонил, сказал, что ещё одно срочное дело, так что задержится…

– Велия, я тоже задержусь, – вклинился я, – Как раз вот по этому самому делу.

– То есть, по бабам с ним решили прогуляться? – подгребнула меня Юлька.

– Да нет, в этот раз боюсь, что по мужикам, – из колонки донёсся смех всей бабьей троицы.

Предупредил супружницу, отключил аппарат, щёлкнул рубильником питания, затем муфтой привода генератора, выхожу из-за ширмы.

– Всё, на сегодня закончили. Ты, Тонгета, тоже до завтрашнего утра свободна, – отпустил я секретутку, когда она прибралась на столе, – Вот теперь, Идобал, мы займёмся наконец и твоим делом, – договаривая, я уже и кобуру подмышечную с револьвером на одно плечо накинул, и перевязь с мечом на другое, и плащ на оба. Запер кабинет, передал ключи дежурному охраннику, уже на выходе из здания зашли в караулку, где финикийцу вернули его сданную при входе фалькату, а я забрал Бената с двумя бодигардами.

"Министерство" Васкеса – буквально через площадь. Охрана у входа уже в курсе, начальник караула знает нас всех прекрасно – даже Идобала разоружать никто не потянулся. Входим, подымаемся наверх, а в приёмной уже и оболтус идобаловский сидит – под конвоем, но без кандалов, и не скажешь по нему, чтобы в эти дни с ним хреново обращались.

– У досточтимого сейчас одна из арестованных сектанток и Аглея, но он велел впустить и тебя сразу, как только ты придёшь, – сообщила мне секретутка нашего мента, – Почтенный Идобал может пока посидеть здесь и поговорить с сыном – их вызовут…

А в кабинете – картина маслом – одна из повязанных нами в ходе операции "Дихлофос" менад-кампанок в позе провинившейся школьницы, с кислой мордашкой, в ручных кандалах, порядком замызганная, да ещё и носом хлюпает – явно, в отличие от пацана-финикийца не в отапливаемой ВИП-камере сидела, а в обычной, которая ни разу не санаторий.

– Извини, Макс, не успел тут немножко. Зато ты только посмотри, какая перед тобой важная сеньора! – испанец изобразил дурашливый поклон в сторону арестантки, – Сама "несравненная и дионисолюбивейшая" Елена Неаполитанская!

– Я думал, ты её давно уж засудил и вздёрнул высоко и коротко, – подыграл я ему, – Ведь ясно же с ней всё и так, и пробы на ней негде ставить, – на самом деле я даже имя-то её слыхал впервые, хоть мордашка смутно и припомнилась по той операции.

– Да вот, Аглея за неё просит – даже не знаю, как теперь и быть, – ухмыляется он при этом одними глазами, а морда серьёзная, кирпичом.

– Ну, нашёл проблему! Просто монету кинь – если миликоновская харя наверху окажется, так царь у нас – гарант законности, вот и вздёрни её на хрен, а если конь – ну, у нашей солдатни хрены, конечно, не конские, но всей центурией, это где-то оно то на то и выйдет – пусть тогда молит своего Диониса, чтоб здоровья ей дал достаточно…

Мы с ментом ржём, потом зацениваем стати кампанки, технично прикидываем, спорим и склоняемся к идее заключить пари на пару-тройку денариев, скольких солдат подряд эта несчастная выдержит, а сидящая рядом Аглея глядит на нас, аж рот раскрыла, и глаза чуть ли не с блюдца. А Васкес, заметив это, и говорит ей:

– Ты глазами нас не сверли, ты переведи ей, что её ожидает божий суд – самый справедливый на свете. Мы, простые смертные, можем ошибаться, но боги всегда правы.

Массилийка, отчаявшись прожечь в нас глазами дыры, переводит, кампанка в ужасе, а ближе к последним фразам гетера снова оглядывается на нас и вдруг улыбается уголками рта – дошло наконец, что прикалываемся.

– Ты переводи до конца, – говорю ей, – И объясни ещё, что у нас центурии не римские, а полного состава – ровно сотня человек.

Технически это уже несущественно – вряд ли кампанка выдержит и полсотни, и сама она понимает это прекрасно, так что осознать всю серьёзность момента ей нетрудно.

– С одной стороны, вроде бы, она и не так замарана, как остальные – не убивала, не пытала, не подстрекала к вымогательствам, да и на опиум людей сама не подсаживала, – теоретизировал между тем Хренио, – Но с другой – определённо была в числе активистов секты и вовлекала в неё здешнюю молодёжь, которой немало погибло в ходе операции, и это тянет на полноценную виселицу. Ну, разве что если только…

– Что-то всё-таки можно сделать? – сразу же спросила Аглея.