– Итак, почтеннейший, за три сотни коров тебе причитается с нас четыре тысячи пятьсот денариев. За восемьсот овец – тысяча двести денариев. И за полторы сотни свиней – ещё шестьсот. Итого – шесть тысяч триста денариев, – пока чинуша чиркал на восковой табличке стилосом, проверяя мой подсчёт, сделанный в уме, я велел сопровождавшим нас рабам внести сундук со звонкой монетой, из которого по моему знаку выложили шесть пузатых мешочков с тысячей денариев в каждом и три маленьких сотенных, – Взвешивай сейчас, чтобы потом не было вопросов, – порча звонкой монеты прекрасно античному миру известна, и крупные суммы всегда проверяются взвешиванием. Я ведь упоминал, кажется, что первый взнос Карфагена в счёт контрибуции Риму показал при взвешивании металла недостачу чуть ли не в четверть, которую послам пришлось занимать у римских ростовщиков? Тут, конечно, не двести эвбейских талантов, а чуть меньше одного, но тоже деньги немалые. Да и удобнее взвесить всю сумму, а не пересчитывать её по монете.
– Денарии вашей оссонобской чеканки? – спросил квестор, увидев на ярлыках печати нашего казначейства, – Тогда не надо взвешивать – у вас с этим всё чётко.
– Ещё бы! – осклабился я, – Чеканим строго по римскому стандарту!
Козы нам не были нужны, поэтому от свиней мы с ним перешли сразу к людям.
– Средняя цена раба…
– Где именно, почтеннейший? – я ненавязчиво намекнул на неуместность цен римского Форума в Дальней Испании, – В Кордубе очень хороший раб-турдетан стоит сорок гадесских шекелей. За десять гадесских шекелей дают семнадцать аттических драхм, к которым приравниваются и римские денарии. Четырежды семнадцать – выходит шестьдесят восемь денариев, и это цена хорошего, а не среднего раба.
– Да, примерно так, а средний стоит шестьдесят, – согласился римлянин, тоже неплохо знавший кордубские цены, – Но в Гадесе цены раза в полтора выше, а мы не так уж и далеко от него.
– Розничные цены, а на оптовые сбавляй сразу четверть, – напомнил я, – И так же примерно ценятся молодые женщины и девушки…
– Ну, это смотря какие, – ухмыльнулся римский завхоз.
– Согласен, – кивнул я, – Но это редкие штучные и ухоженные красавицы, а не те зарёванные и растрёпанные замарашки, которых можешь предложить ты, и у нас нет времени разбираться с достоинствами каждой. С какой-то повезёт, а какая-то наверняка окажется прыщавой дурнушкой, так что справедлива будет средняя цена.
– Но ведь ты же говоришь о молодых?
– Разумеется! Зачем нам старухи?
– Молодые и стоить должны дороже.
– Раз уж ты заговорил о гадесских ценах, так это уже недёшево! Шестьдесят на полтора – девяносто. Вычитаем четверть оптовой скидки – получается шестьдесят семь с половиной. В какую сторону округлять будем?
– Грабитель!
– Ну, отчего же? Моя наложница, редкая красавица-бастулонка, обошлась мне в пятьдесят гадесских шекелей. Так это оттого, что не один я пустил тогда на неё слюну, и мне пришлось меряться кошельками с соперником. Если бы не этот аукцион – продавец был согласен уступить её за те же сорок шекелей, которые в пересчёте на денарии – те же самые шестьдесят восемь.
– Не дёшево ли за штучную красавицу? Так не бывает!
– Ну, это было в Кордубе, и где-то за месяц до того он просил за неё пятьдесят, но потом сбавил цену за её непокорный нрав.
– А, тогда это уже немного другое дело.
– То-то и оно. А с чего ты взял, что твои замарашки будут покорнее? И то ведь была розничная цена, хоть и кордубская, а тебе такой же оптовой мало. Ну и кто из нас после этого грабитель, почтеннейший? – ежу ведь ясно, что он и этих девок спишет по цене завалящих и положит в свой кошелёк приличную часть нашего серебра.
– Кажется, в этом смысле мы с тобой оба друг друга стоим, – хохотнул квестор, – Сколько ты их хочешь взять?
– Мы выберем десяток или полтора, какие приглянутся.
– Маловато для оптовой партии.
– Можем взять ещё детей-подростков обоего пола. Половина цены от взрослого – тридцать денариев. Устроит?
– Справедливо. Доведи общее число до пятидесяти, и за девушек мы с тобой договоримся по семьдесят денариев. Да, только вот ещё что – ты помнишь наше условие о доставшихся вам рабах из Гасты? Этих оно тоже касается…
– Само собой разумеется. Клянусь Юпитером и Нетоном, что никто из ЭТИХ рабов, купленных нами у тебя, не вернётся в Испанию свободным, – аналогичная клятва давалась римлянам и на переговорах о дележе живой добычи, так что требование было справедливым, да и нашим планам на этих людей тоже как-то не противоречило.