В культурной ситуации после распада СССР голодомором убирается весь положительный исторический опыт УССР. Этот культ бьет по трактовке Второй мировой войны на территории Украины как войны моральной и справедливой со стороны Советского Союза. Признав голод 1932–1933 годов геноцидом украинского народа, приходится признать у этнических украинцев возможность морального выбора во время Второй мировой войны. Аморальность выбора в пользу нацистов или в пользу УПА теперь ставится под вопрос.
В конечном счете голодомором оправдывается именно УПА. При подсчете жертв, которые понес украинский народ от коммунистов и нацизма, на счету коммунизма больше смертей, и потому поиск третьей линии поведения в той войне выглядит наиболее моральным. Реально же существовавшей третьей «партией» в той войне на территории Украины была УПА, шире — ОУН, породившая УПА. Признавать доктрину голодомора — значит признавать право отсидеться в той войне, уйти в лес, как это сделала УПА перед приближением Советской армии, уклониться от войны с нацистами, ибо воевать в условиях Украины с нацистами всерьез, во имя победы над ними, можно было только в рядах Советской армии.
Возникает удивительная для послевоенной европейской идентичности моральная ситуация — голодомор позволяет оправдывать войну националистической ОУН(б),[57]
создавшей УПА, против Советской армии. Фактически самая крупная по численности нация в Восточной Европе формируется под влиянием культа голодомора вне общеевропейского антинацистского контекста. Голодомор позволяет украинскому национализму безболезненно формировать ревизионистскую версию истории Второй мировой войны и претендовать на моральное право присутствовать с такой версией исторического сознания в современной Европе. Концепция голодомора создает внутри европейской культуры моральное и идейное пространство для ревизии однозначного морального осуждения нацизма и расизма.Голодомор создает украинцам ощущение своего рода одиночества в мире иных культур, даже враждебности всех иных культур украинцам. Ведь если логически продолжать моральную проверку голодомором поведения разных государств, то выходит, что в геноциде украинцев виноваты, в общем, все. Никто на планете не пытался остановить советскую власть — ни США, ни Германия, ни версальская Польша, ни Британия… Такое мироощущение одиночества среди иных культур — своего рода мечта всех восточноевропейских интеллигентов — создателей новых наций, обычно оно достигается через культ национального языка и калькуляцию исторических обид к соседям. Борьба с любым универсализмом — сущность восточноевропейского национализма.
Признав голодомор геноцидом, приходится признать совершенно новый для Восточной Европы исторический счет. Моральное оправдание получает в нем необходимость тотального противостояния коммунизму и Москве. Из этой парадигмы выводится совершенно новая миссия украинской культуры в Восточной Европе: противостоять коммунизму абсолютно, тотально, бескомпромиссно.
Голодомор привносит в Восточную Европу тотальный национализм, которого до появления этой концепции там не знали (за исключением германского нацизма). Голодомор превращает украинский национализм в своего рода тоталитарную идеологию, придает украинской культуре тотальную нетолерантность по отношению к Советскому Союзу и неизбежно к России как его наследнице. Нация, заточенная на тотальное противостояние иной нации или идеологии, — это нация, которая носит внутри себя возможность тоталитарной идеологической трансформации и в политике. Носит в себе моральное оправдание реваншизма.
В конкретной культурной ситуации Украины это означает, что украинская националистическая идентичность, включившая в себя голодомор, несет сильнейшую угрозу насильственного подавления людей советской культуры в самой Украине. А также — конфликтность с теми культурами вне Украины, которые сохраняют преемственность по отношению к советской культуре. Например, к тем, кто полагает полностью морально оправданной войну советского коммунизма против нацизма. «Голодоморная» Украина обязательно культивирует напряженность, даже враждебность к России, сохраняющей преемственность исторической традиции.
Признание голода 1932–1933 годов геноцидом украинского народа неверно фактологически. Это лишь истероидная метафора. В идеологии коммунизма не была заложена геноцидальная составляющая по национальному или расовому признаку. В практике коллективизации не ставилась задача геноцида украинцев. Голод 1932–1933 годов не был голодом, специально организованным против украинцев.
Голодомор уводит украинскую культуру в сторону от европейских ценностей, от чувства реальности. Он закладывает в украинскую идентичность механизм силового подавления реалистичности.
«Голодоморная» Украина, стремясь в Европу, противостоит всей Европе, ожидая от нее поддержки своих неверных оценок и не располагая потенциалом, чтобы заставить Европу принять черное за белое, свою оценку истории за реальность. И это не может не истощать украинскую культуру.