Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Привычные для нас представления о пространственном единстве Земли, о синхронности мировой истории и общей хронологии — тех «трех китах», на которых покоится современная историческая наука, — сравнительно недавнего происхождения. Несмотря на то, что реальное взаимодействие отдельных людей и целых народов с обитателями даже весьма отдаленных земель было регулярным и весьма плотным со времен глубокой древности, не существовало некой единой «позиции наблюдателя» (реального или обобщенного — в виде интеллектуального сообщества), которая позволила бы описывать пространство и общество в универсальных категориях. Каждая локальная культура имела не только собственные названия одних и тех же гор и рек, но и по-разному воспринимала границы между одной горной грядой и другой. Не только названия соседних народов, но и представления о том, какие группы входят в данный народ, а какие нет, отличались у разных наблюдателей. Великие письменные цивилизации древности — будь то Древний Египет, Поднебесная империя (Китай) или древнегреческие полисы — воспринимали себя уникальными островками среди окружающего пространства, населенного «варварами». Их практические знания о соседних землях и народах могли быть подчас весьма обширными, однако это не вело к восприятию своей культуры как составной части глобального целого. Значит ли это, что современные обобщающие категории (вроде «Северной Евразии») неприменимы для описания организации населения и осмысления пространства в древности?

И да, и нет. Действительно, невозможно представить себе даже гипотетически позицию наблюдателя в прошлом, который воспринял бы колоссальные пространства континента Евразия к северу от Гималаев и монгольских и среднеазиатских пустынь как единое целое. Откуда взяться источнику необходимых для такого обобщения знаний — и для чего вообще понадобилось бы воспринимать это пространство как целое? Однако, не воспринимающаяся как единое целое со стороны и изнутри, эта территория оказалась очерчена довольно четкими границами: природными, а постепенно и социокультурными.

Представим себя наблюдателем, который продвигается от Северного полюса на юг вдоль Уральского хребта в середине первого тысячелетия нашей эры, с высоты обозревая просторы континента от Камчатки до Скандинавии. От северных морей до Полярного круга это почти безлюдная земля — что на востоке, что на западе. Немногочисленные обитатели тундры и лесотундры живут охотой на песцов и северных оленей, вынужденные постоянно кочевать вслед за своей добычей: олени проходят не одну тысячу километров за лето в поисках корма. Приручение оленей происходит в Арктике только в конце первого тысячелетия, что позволило северным народам устраивать более постоянные и многочисленные поселения. Пока же их социальная организация находится в полной зависимости от условий сурового климата и поголовья промысловых животных.

Далее на юг простирается широкая полоса тайги (см. карту): почти весь Скандинавский полуостров, территория современной Финляндии и Европейской России к северу от Санкт-Петербурга и Москвы, а за Уралом — к северу от Новосибирска в Сибири и Хабаровска на Дальнем Востоке. Редкие жители тайги — настоящие лесовики: все, что нужно для жизни, им дает лес, даже зерно. Они охотятся, вплоть до конца XIX века преобладающая форма земледелия у них подсечно-огневая: это значит, что выжигается участок леса и зерна сеются прямо в золу. Плодородие такой делянки сохраняется несколько лет, а потом необходимо расчищать новую. Плотность населения в тайге не превышает 1 человека на квадратный километр, а в большинстве случаев оно гораздо ниже. И охота, и выжигание леса под посевы требуют огромных пространств (не менее 7 га на одно хозяйство). Дорог в лесу нет, массовые миграции крайне редки и затруднены, поэтому интенсивность контактов между отдельными группами людей очень низкая.

На западе и востоке континента тайга переходит в смешанные и широколиственные леса, а ближе к Уралу, от Волги до Алтая, — в лесостепь. Зона смешанных лесов (практически вся Западная Европа до Пиренеев, вся Центральная Европа) характеризуется наиболее сбалансированным климатом. Эти леса легче поддаются расчистке, при этом в изобилии снабжают население топливом и строительным материалом, богаты дичью. Представляя преграду для экспансии кочевников — а точнее, малый интерес из-за отсутствия обширных пастбищ, — эта природная зона вполне открыта для передвижения оседлого населения, для установления более прочных и постоянных социальных связей.

Лесостепь на континенте тянется полосой от восточных предгорий Карпат (в современной Украине и Молдове), через нынешнюю Россию (к югу от Курска и Казани) и до Алтая. Дубравы чередуются с открытыми пространствами, которые с давних времен притягивали к себе земледельцев плодородной черноземной почвой.