Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Таким образом, деятельность Святослава оказывается не столько хронологически отделенной от деятельности Ольги (как наследника), сколько противостоящей ей по сути. Постоянный рефрен летописи о проживании Ольги и Святослава в любви не может скрыть принципиального антагонизма двух политических стратегий, избранных и в течение многих лет одновременно воплощавшихся ими: логику построения государства и логику воплощения идеала «государя» по канонам «варварской» культурной традиции (варяжской, славянской или степной). Разница между двумя этими стратегиями кажется очевидной сегодня: первая предполагает масштабную организационную деятельность, создание единого культурного и правового пространства, а вторая требует систематического личного героического поведения, опирающегося на прямое действие и непосредственный контакт с последователями. Однако «научно обоснованное» преимущество первой стратегии по созданию эффективного государства было далеко не очевидно в Х веке, а опыт традиции свидетельствовал скорее в пользу выбора Святослава.

При этом оба они, и реформатор Ольга, и «неотрадиционалист» Святослав в равной степени выламывались из политической культуры прошлых десятилетий, осознанно занимаясь поиском новых решений. Так, демонстративная брутальность облика и примитивность быта Святослава являлись его сознательным и даже нарочитым выбором, элементом символической «политики тела» и поведения идеального вождя, поскольку в равной степени шокировали как местных людей, так и византийцев, хорошо представлявших себе обычный вид «архонтов росов». В хрестоматийном портрете хрониста Льва Диакона Святослав изображен

умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос — признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой.

Героический вождь, первый среди равных дружинников (отличавшийся от них только чистотой одежд), Святослав демонстрирует поведение, наиболее соответствующее скандинавским религиозным представлениям: культ войны и оружия, презрение к роскоши при стремлении к богатству как доказательству избранности и удачливости. Согласно этим представлениям, павшие геройски воины попадают в Вальхаллу, а дрогнувшие навеки покрывают себя позором. Неслучайно знаменитый призыв Святослава к дружине, устрашенной видом превосходящих сил противника, −

Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим — должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвым не ведом позор. Если же побежим — позор нам будет.

− является практически расширенной цитатой из поэмы «Беовульф», созданной в Англии в начале VIII века недавними англо-саксонскими выходцами из Скандинавии, в которой герой Виглаф обращается к бежавшим с поля битвы воинам:

Суровой речью их встретил воин, мужей трусливых, бежавших от битвы…: «…Уж лучше воину уйти из жизни, чем жить с позором!»

Кажется, что Святослав начинает совершать набеги без особого плана, ради самих набегов:

И пошел на Оку реку и на Волгу, и набрел [в оригинале: «налѣзе»] на вятичей, и спросил вятичей: «Кому дань даете?»

В дальнейшем он разорил Волжскую Булгарию, богатые внутренние территории Хазарского каганата, чем фактически привел его к краху, обложил данью славянский племенной союз вятичей в бассейне Оки (историки спорят о фактической последовательности этих предприятий Святослава). После этого он отправился воевать в Дунайскую Болгарию и даже объявил Переяславец (Малый Переслав) на нижнем Дунае своей столицей.