Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

В том-то и дело, что химера «русской национальной империи» не является лишь социологической абстракцией. Режим Николая II, как и режим Александра III, желал собрать народные массы на праздновании коронации, огромная толпа воспринималась как пассивный референдум о доверии авторитарному режиму как «народному». При этом самовосприятие «народной монархии» плохо сочеталось с картиной выдачи оцепленной войсками толпе «пайков». Этот вполне практичный и традиционный метод поддержания общественного порядка вызывал нежелательные ассоциации с недавними реалиями: подавлением деревенских бунтов и раздачей продовольствия голодающим крестьянам в 1891 г. В народной монархии патриотически настроенная толпа должна была сдерживаться внутренним моральным чувством, а дополнительную помощь должны были оказать современные технологические средства контроля. Ожидалось, что на коронационном гулянии 1896 г. собравшаяся толпа будет разбиваться на полторы сотни ручейков, «процеживаясь» между 150 павильонами по узким проходам (шириной чуть более 1 м). Чтобы снизить напор людей, площадку с павильонами метрах в тридцати от них огораживал ров двухметровой ширины: видимо, предполагалось, что постепенно преодолевая препятствие, люди начнут формировать правильные очереди. Привлеченные полицейские силы и несколько рот солдат должны были лишь препятствовать правонарушениям, а не регулировать поток толпы.

Теоретически, это был вполне разумный и современный план, только совершенно абстрактный. Справиться с самостоятельно собравшейся толпой в 1896 г. так, как справлялись в 1826 или 1856 гг., было уже невозможно, потому что это была другая толпа — и количественно, и качественно. Пятьсот тысяч человек — не просто в пять раз больше, чем сто тысяч. Эта масса ведет себя гораздо автономнее и бесстрашнее, тем более, когда в нее объединяются люди с очень отчетливым представлением о своих целях. От прошлой коронации 1883 г. коронацию 1896 г. отделяли всего 13 лет (не 27-30, как в прежние времена), в Москве отчетливо помнили о процедуре раздачи подарков, а народное воображение лишь расцвечивало эти конкретные воспоминания. Собравшаяся толпа была, вероятно, совершенно верноподданной политически, но мотивировало ее, скорее всего, не выражение лояльности, а желание получить дармовой товар. Казне каждый подарок обошелся меньше рубля (за вычетом «логистических» расходов на организацию раздачи и алкоголь — копеек в 75 за набор), но по розничным ценам его стоимость была в несколько раз больше, достигая эквивалента недельного заработка рабочего. Всего были заказаны 400 тыс. наборов подарков, и если эта информация распространилась в народе (хотя бы от работников булочных Филиппова, который получил заказ на 400 тыс. саек), то совершенно объяснимо стремление людей оказаться в первых рядах при получении подарков. Ни на полмиллиона, ни даже на 400 тысяч человек заготовленных наборов не хватило бы, коль скоро сотни нанятых для раздачи подарков «артельщиков» действительно могли вполне легально «отложить» для себя, своей семьи и знакомых по несколько комплектов (это помимо гипотетически возможных криминальных схем). Такое поведение артельщиков вполне рационально в условиях современной крупномасштабной «социальной» акции, и столь же рациональны были подозрения толпы, а также ее реакция на прогнозируемую ситуацию. И только организаторы массового мероприятия исходили не из рационального анализа фактической обстановки, а из идеализированных представлений о должном.

Прежнее компактное имперское государство не было подготовлено к «восстанию масс», а имперский режим, игнорируя это обстоятельство, пытался действовать так, как будто существовал в условиях представительной демократии национального государства с развитыми институтами самоконтроля. При этом ни одна демократия не могла позволить себе той идеализации неорганизованной массы и легкомысленного отношения к ней, которую проявил самодержавный режим, вообразивший себя «народной монархией». Ходынская катастрофа была явным предостережением о несоответствии «технологии власти» идеологическим претензиям режима и новым социальным реалиям. Власти предостережение проигнорировали, предпочтя списать разразившуюся катастрофу на «невезение». Но это было много хуже, чем невезение: это было преступное заблуждение.

10.2. Русская национальная империя в эпоху массового общества

Консервативный модернизм режима Николая II