Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

Самой массовой и заметной формой протеста стало рабочее движение. В конце 1904 г. на нефтяных промыслах в Баку бастовали 25 тыс. рабочих. Еще более мощное забастовочное движение поднялось в столице империи Санкт-Петербурге. Здесь оно координировалось «Собранием русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга» — наследником зубатовского профсоюзного объединения, возглавляемым священником Георгием Гапоном (1870–1906). Не являясь членом ни государственного аппарата имперского режима, ни революционного подполья, Гапон представлял собой идеальное воплощение лидера нового имперского массового общества низкого социального происхождения, действовавшего вполне легально, но не в логике властей. Вскоре после распространения новости о падении Порт-Артура, реагируя на слух об увольнении четырех своих членов-рабочих на Путиловском механическом заводе, Собрание повело дело к всеобщей стачке. 4 января 1905 года в Петербурге бастовали 15 тысяч рабочих; 5 и 6 января число забастовщиков возросло вдвое — до 30 тысяч. 7 января во всеобщей стачке участвовало уже 70 тысяч петербургских рабочих.

Всеобщая стачка на множестве предприятий без всякого непосредственного масштабного повода (в реальности был несправедливо уволен один-единственный рабочий) стала возможной благодаря существованию постоянно действующего профсоюза с местными отделениями — детища Зубатова. Функционеры Собрания организовали постоянный забастовочный комитет и фонд для поддержки бастующих, не получающих жалованья (анархисты в этой ситуации предлагали захватывать пекарни и облагать данью продуктовые лавки). Также благодаря Зубатову рабочие четко представляли себе, как взаимодействовать с начальством: «естественным» образом, исходя из своего повседневного опыта, они не только не имели бы практического представления о заводской иерархии выше мастера цеха, но и не знали бы, как и о чем разговаривать с руководством.

А между тем, уже в конце декабря депутации рабочих были приняты менеджментом Путиловского завода (в том числе и директором), старшим фабричным инспектором (правительственным чиновником, наблюдавшим за соблюдением рабочего законодательства) и градоначальником Санкт-Петербурга. Требования восстановить уволенных рабочих и уволить враждебного мастера цеха не были удовлетворены, что стало формальным предлогом для начала забастовки на заводе. Через несколько дней директору Путиловского завода — наемному менеджеру акционерного общества — рабочие предъявили расширенные требования, включавшие свое участие в организации производства и установление восьмичасового рабочего дня. Эти требования выходили за пределы компетенции администрации завода, что говорит также и о том, что рабочее движение исчерпало возможности сценария действий, разработанного Зубатовым. Одно дело договариваться об условиях контракта и его соблюдении с непосредственным нанимателем, другое дело требовать пересмотра экономической модели от владельца бизнеса. Требования изменения расценок и участия рабочих в урегулировании трудовых конфликтов директор завода отказался даже обсуждать, что стало толчком для всеобщей городской стачки.

5 января 1905 г., на фоне ширящейся стачки, расширенные требования бастующих были рассмотрены правлением Путиловского завода и министром финансов, который доложил свое мнение императору. Сам по себе этот факт уже был беспрецедентным, немыслимым всего несколько месяцев назад: проблемы массового общества обычно находились всецело в ведении МВД, а урегулированием протестов занимался, в лучшем случае, полицмейстер города. Однако непосредственного эффекта от стачки не последовало: общее собрание акционеров Путиловского завода, которое могло решать вопросы оплаты труда, предстояло только через несколько недель; министерство финансов, которое могло подготовить закон о восьмичасовом рабочем дне, не собиралось этого делать. Вставал вопрос о смысле продолжения забастовки и о том, как использовать уже достигнутую мобилизацию рабочих.

Сложилась странная ситуация: десятки тысяч людей выступили с протестом, но отсутствовало четкое понимание, против чего именно направлен их искренний протест и что делать дальше. Возможно, социологическая абстракция «класса, отделяющегося от нации», вполне корректно описывала эту ситуацию, но ясности не прибавляла. Гапон сотрудничал с петербургскими социал-демократами, но никакого практического плана для рабочих (помимо очередных социологических лозунгов) у них не было: для них образцом служила деятельность парламентской СДПГ в условиях свободной прессы. Практический план именно на время всеобщей стачки выработали за несколько месяцев до этого анархисты Белостока, но в Петербурге влияние анархистов еще не ощущалось, да и забастовщики не были готовы к такому уровню насилия. В итоге была поддержана идея составить петицию о народных нуждах, собрать к ней подписи и коллективно подать ее Николаю II.