Новая инквизиция

С ней что-то происходило, но она не понимала — что. Казалось, ушедший внутрь электрозаряд продолжал там, внутри неё, свою страшную работу — что-то рвалось на части, что-то скручивалось и вытягивалось, что-то сгорало без остатка. Но — взамен появлялось что-то новое. Кровь текла по лицу, кровь была повсюду. Два сломанных передних зуба царапали язык — но, странное дело, не болели. Она шагнула вперёд — слепо, невидяще, споткнулась о лежащего под ногами человека. Переступила, шагнула дальше. Всё вокруг потеряло естественные цвета и окрасилось в разные оттенки красного — она с трудом различила багровый телефонный аппарат на фоне ярко-алой стены… Бумажка, где бумажка с его телефоном? — она не знала, не помнила, и пыталась вспомнить, куда её засунула — вместо этого вспомнился чётко и ясно мельком виденный номер… Пурпурные цифры на аппарате расплывались, она не могла их разобрать, и просто отсчитывала, находя нужную. Её красные пальцы никак не попадали в прорези диска — и были красными по-настоящему, красными от крови… Номер как-то набрался, словно сам собой, что-то шипело и потрескивало не то в её мозгу, не то в трубке, потом зазвучал его голос, она хотела крикнуть: Тимофей! — и осеклась, его зовут не так, и она кричала что-то ещё, что ей плохо, и она совсем одна, и ей страшно, и сейчас она умрёт… На очередной фразе она поняла, что кричит в никуда, что трубки в руке нет, трубка беззвучно развалились на части, и острые осколки пластмассы впились в ладонь, потом — сразу, без перехода — у самого лица пол, красный паркет, — и на нём расползается лужа рвоты, тоже красной — а желудок старается выпасть туда, в эту лужу, и близок к успеху. Потом — опять без перехода — она стоит у зеркала — бледная, странно спокойная, от всего отрешённая — и механически водит по лицу влажной тряпкой, стирая кровь, и разбитым губам не больно, и разорванной щеке тоже, и оказывается, что она вовсе не порвана, там тянется к уху старый шрам, совсем бледный, откуда он взялся, никогда не было, ты ведь знаешь, деточка, говорит Жозефина Генриховны, так бывает со всеми, кто много смеётся, и сама хохочет, и хохот напоминает воронье карканье, и хохочущее лицо нависает над ней — там, в зеркале. Появляются другие лица, много, их оскаленные рты сливаются в одну огромную пасть… Пасть скалится на неё, и она тоже скалится, и становится частью этой пасти, и пасть поглощает её. Зеркало рассыпается.

…Каркающий хохот продолжал терзать уши, и Анна обернулась, но не через плечо — а попыталась задрать, загнуть голову к спине — всё тело девушки изогнулось назад крутой дугой. Затылок хрустко стукнулся об пол — но отскочил упруго, как резиновый мячик, дуга распрямилась и согнулась снова, и ещё, и ещё, и ещё…

Как встаёт на ноги человек с кровавой маской вместо лица, Анна уже не видела.

Маша-Диана, действительно, в жизни повидала всякого — но с таким трюком столкнулась впервые. Движение Лесника она заметила, хотя сделать ничего не успела — сидела за рулём быстро катящей тойоты. Сидела — и оказалась подброшенной вверх. Тут же приземлилась — на пассажирское сиденье. А за рулём уже был Лесник — причём ни скорость, ни направление движения машины измениться не успели.

Диана позавидовала и решила обязательно научиться приёму, причём в полном объёме — два или три движения были оборванными, незавершёнными, в боевой обстановке выдернутый из-за руля индивид наверняка уже не смог бы вновь вмешаться в управление.

Тойота затормозила с визгом, оставив чёрные полосы на асфальте. Развернулась и понеслась обратно. Диана хотела сказать, что самое важное сейчас — довезти и просмотреть кассеты; поглядела на коллегу и не сказала ничего.

Через карнавальную толпу опять пришлось пробиваться со скоростью асфальтового катка. Лесник не прекращая сигналил, люди шарахались, расступались — но медленно, неохотно. Изрядно пьяная дамочка в костюме рыжего клоуна распласталась вдруг на капоте, тянула руки к стеклу и вполне понятными жестами предлагала Леснику: брось, парень, куда спешить в такой день, присоединяйся, оттянемся. Он заскрипел зубами…

…Тойота встала резко, чуть не вышвырнув Машу сквозь ветровое стекло. Лесник выскочил и бросился в подъезд. Диана дёрнулась было следом — и остановилась. Вернулась в машину. Спокойным голосом сказала в крошечный микрофон:

— Товар получен. Но возникла проблема…

Фикус понял, что жив — и удивился.

Впрочем, ничего удивительного в том не было. Тиски ударили в лоб сильно, но по касательной. Содрали кожу и оставили сильно кровящую, хоть и неглубокую рану. Ему показалось, что голова взорвалась, как мощная китайская петарда — однако сознание Фикус не потерял. Огненная вспышка перед глазами сменилась темнотой, а темнота странно вывернутой картинкой комнаты, но он видел всё.

Видел, как мимо него металась сучка — то исчезая, то вновь появляясь в поле зрения. Металась с неимоверной скоростью — как мечутся экранные персонажи при ускоренном просмотре.