Новая история Второй мировой

«Самая лучшая армия, которую когда–либо за многие столетия своего существования старая Австрия выставляла против врага и которая в 1914 году была таковой, несмотря на все недостатки, — погибла преждевременно благодаря последним», — этой эпитафией австрийских исследователей заканчиваются почти все описания Галицийской битвы, и я не хочу нарушать эту традицию.

★

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЕВРОПЕЙСКИЙ ПРОЛОГ

Сюжет первый: кто и почему?

«Век» — это не обязательно 100 лет. Говорят, что XIX столетие началось в 1789 году, а закончилось в 1914‑м, залпами Первой Мировой войны. Следующий век, XX, занял всего 77 лет — но в этот исторически короткий период уместились три мировые войны, две научно–технических и несколько социальных революций, выход человечества в космос и овладение ядерным оружием.

«Век тоталитарных войн» — это расцвет индустриальной фазы развития цивилизации и начало ее гибели. Индустриальное производство всегда кредитно: деньги на строительство завода расходуются раньше, чем этот завод даст (а тем более продаст) свою продукцию. Поэтому индустриальная экономика не знает «застойных» равновесных решений: она либо расширяется, либо сталкивается с катастрофическим кризисом неплатежей — что мы можем наблюдать сейчас. Вот почему индустриальные государства непрерывно сражаются — сначала за рынки сбыта, потом (желая сократить производственные издержки) — за источники сырья.

Если мир поделен, первоочередной задачей является вовсе не его новый передел, хотя в рамках National State проблема контроля над рынками стоит достаточно остро. Однако важнее другое — поиск свободного от индустриальных отношений экономического пространства. Такое пространство необходимо мировой экономике для того, чтобы сделать очередной шаг развития.

Эпоха тоталитарных войн стала разрешением нестерпимого противоречия между конечностью земной поверхности и постоянным расширением мировой экономики. Каждая из войн позволяла «на законных основаниях» поглотить и уничтожить огромный объем индустриальной продукции.

Глобальная война сама по себе явилась хотя и негативным, но огромным рынком. Умело играя на нем, Соединенные Штаты Америки за четыре года превратились из должника в мирового кредитора. Глобальная война приносила огромные разрушения, причем не только в физическом, но и в информационном пространстве: промышленная продукция не только расходовалась (боеприпасы) или уничтожалась (сооружения), но и стремительно устаревала морально.

Вторая Мировая война создала транспортную авиацию, обладающую значительной грузоподъемностью, и «довела» до практического применения реактивный двигатель. Кроме того, проблема снабжения крупных воинских группировок на Тихом океане привела к возникновению логистики, отработке средств связи, обнаружения (радар) и управления. В 1950–1960‑е годы эти факторы, соединившись, способствовали триумфу пассажирской авиации и резкому увеличению мобильности населения ведущих стран мира.

Тотальные войны играли роль высокотехнологичного дезинтегратора промышленности. Эти войны в значительной мере способствовали прогрессу — и не только «негативному» — в производстве вооружений. Значительно повысив связность мира 2, они поставили под сомнение такую форму организации общества, как национальное государство. Если Первая Мировая вызвала подъем национальных государств

Европы (а заодно и вспышку злокачественного национализма), то Вторая Мировая как минимум внешне обозначила противостояние между группой националистических государств и союзом «интернационалистических» держав, стремящихся распространять свои ценности и свое е влияние далеко за пределы государственных границ и национальных ареалов.

В этом смысле экспансия Третьего Рейха являлась всего лишь попыткой увеличения национального ареала до невероятных масштабов, а проекты порабощения или физического уничтожения покоренных народов (типа плана «Ост») представляли собой лишь попытку закрепить безраздельное доминирование арийского национального меньшинства на завоеванных территориях. Япония официально декларировала строительство межнациональной империи («Восемь углов света под одной крышей»), но по сути лишь разворачивала понятие японской нации до масштабов «азиатской расы». Фактически же поведение японцев в Китае имело вид именно национального противостояния.