Новая история Второй мировой

Первая Мировая война завершилась массированной социальной катастрофой. Австро — Венгрия прекратила свое существование. Оттоманская империя распалась, была оккупирована и раздергана на куски. Германия лишилась восточных провинций, Эльзаса и Лотарингии, выдала победителям флот, уничтожила авиацию, ликвидировала военное производство. Россия утратила социальную целостность, на ее просторах бушевала революция. Франция была полностью обескровлена. Великобритания потеряла финансовую независимость. Соединенные Штаты, сравнительно слабо пострадавшие от войны, оказались не готовыми к неизбежному послевоенному экономическому кризису: их ждали голодные «марши ветеранов» на Вашингтон.

Европа голодала. Пришедшая из Юго — Восточной Азии эпидемия «испанки» унесла новые миллионы человеческих жизней. Все происходило буквально по предсказанию Ф. Энгельса: «крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым, и нет никого, чтобы поднять эти короны…»

В этой ситуации все зависело от того, смогут ли правящие элиты предложить своим народам внятный формат существования, объяснив, во имя чего были принесены военные жертвы, и какова гарантия того, что глобальная война не повторится.

Первый «ход» был за союзниками. В Версале, Сен—Жермене, Трианоне, Нейи и Севре были заложены основы нового демократического миропорядка, основанного на суверенитете народов, идее демократии и праве наций на самоопределение. Много писали и сейчас пишут о «грабительском характере» Версальского мира–но ирония судьбы заключается в том, что державы–победительницы и их лидеры действительно стремились к справедливому миру. Увы, Европа издревле представляла собой кипящий «котел народов», структурируемый наднациональными империями. Провести в ней этнически обоснованные границы было невозможно. Необходимость как–то учитывать императивы военной и экономической безопасности вновь создаваемых государств «возводила эту невозможность в квадрат». Руководство союзников сплошь и рядом отступало от принципов справедливости, руководствуясь своими симпатиями и антипатиями, а зачастую обыкновенной местью. Как ни странно, это скорее пошло на пользу делу: в совсем справедливо устроенной Европе новая глобальная война вспыхнула бы уже в середине 1920‑х.[10]

Советская Россия оказалась вне Версальского миропорядка. Она не стала ни победителем, ни проигравшим, она вообще оказалась вне пространства привычной политической игры. Плохо ли, хорошо ли, но правительство В. Ленина претворило итоги Великой войны в грандиозное революционное строительство: создавался не режим, даже не государство, а совершенно новая культура. Эта культура, основанная на глубочайшем социальном перемешивании, «включении в историю» тех социальных слоев, которые испокон веку существовали вне мировых событийных потоков, придании едва ли не эсхатологического смысла человеческой деятельности, в начале XX века была для многих очень и очень притягательна.

Германия была разбита на полях сражений, но предпочла этого не заметить. Версия об «ударе в спину» — со стороны собственной социал–демократии или не способных воевать австрийцев, болгар и турок — появилась еще до окончания Парижской конференции. Подписывая Версальский договор, немцы не скрывали, что делают это, лишь подчиняясь силе. Было очевидно, что рано или поздно одна из величайших культур Европы найдет возможность противопоставить этой силе свою.

Наконец, на политическую арену Европы вышли Соединенные Штаты, в годы войны впервые проявившие свои возможности. Версальский мир был подписан под диктовку Великобритании — но американский истеблишмент, отказавшись ратифицировать систему мирных договоров, сразу же дал понять, что старый миропорядок будет пересмотрен.

По крайней мере две державы (Италия и Япония), формально отнесенные к категории победительниц, не получили в Версале того, на что рассчитывали, и перешли в категорию «обиженных». Изначально нежизнеспособным образованием стала Югославия. Румыния и Венгрия имели взаимные территориальные претензии. Польша, пользуясь благоволением победителей (в первую очередь Франции), сразу же захватила обширные территории Литвы, Украины и Белоруссии, в процессе их колонизации предвосхитив те методы, которые позднее будут использованы нацистами на территории самой Польши. Чехословакия в качестве залога на случай будущего столкновения с Германией получила Судетскую область, одновременно вступив в вооруженный конфликт с Польшей из–за Тешинского горнорудного района… Если до войны Европа была «рабочим пространством» одного, хотя и очень серьезного взаимного конфликта[11], то теперь очагов войны оказалось несколько десятков.

С сугубо формальной точки зрения наименее разрешимой была проблема Восточной Пруссии. Отделенная от остальной территории Германии Данцигским (или Польским) «коридором», эта область обладала отрицательной связностью. Германия не могла ни отказаться от данной территории, ни защищать ее в рамках «позиционной игры на мировой шахматной доске». «Данцигская проблема» стала гарантией будущей европейской войны.