Люси снова там, за окном, постукивает по стеклу длинными ногтями, скребется под дождем, как животное, которое хочет, чтобы его впустили. Бедная Люси, одна в грозу. Мина тянется к звонку, чтобы вызвать сестру, но не заканчивает движения. Она заставляет себя поверить, что слышит всего лишь скрежет избиваемой ветром индийской сирени, звук ветвей, царапающих, словно ногтями, залитое дождем окно. Она заставляет руку опуститься обратно на теплое одеяло. И ей хорошо известно, сколь о многом говорит это простое действие. Отступить, уйти от угрозы, простудиться. Держать окна закрытыми, чтобы не пробрались внутрь ночь, холод и гром.
Там было столько окон.
Цветной телевизор, привинченный высоко на стене, беззвучно показывает танки, солдат в джунглях Азии и этого ублюдка Никсона.
Электрическая белизна вспышки – и почти сразу за ней по небу раскатывается гром, заставляя дрожать сталь и бетон госпитального скелета, окна и старую Мину, которой безопасно и тепло под одеялом.
Она смотрит в оба, чтобы не подпустить к себе сон и воспоминания о других грозах.
И Люси за окном.
Она снова думает о том, чтобы вызвать сестру, этого бледного ангела, приносящего таблетки, дарующего милосердие, тьму и небытие, пространство без снов между периодами болезненного бытия. О, если бы дорогой доктор Джек с его жалким морфием, его хлоралгидратом и настойкой опия мог увидеть чудеса, придуманные человеком, чтобы призвать отсутствие чувств, ровный покой разума, тела и души. И тогда она
В этот раз она не станет смотреть; взгляд устремлен на безопасные вечерние новости, и зуммер в комнате молчит. В этот раз она дождется звука мягких прорезиненных подошв, она дождется, пока откроется дверь и войдет Андреа или Ньюфилд – или чья сегодня очередь приносить забвение в маленьком бумажном стаканчике.
Но спустя минуту, а потом полторы ответа нет, и Мина поворачивает голову, поддаваясь медленно, по-черепашьи, градус за градусом, и смотрит на стекающий по темному стеклу дождь, на беспокойные тени сирени.
Выжившие из Общества Света стояли на каменных обломках у основания крепости на реке Арге и смотрели сквозь увитые виноградом железные прутья на пустые, безжизненные переплеты окон. Крепость мало изменилась, только обрамление сменилось со снега, льда и голого серого камня на зеленый налет карпатского лета.