Новая книга ужасов

Я старался как мог – во имя приличий – скрыть свой восторг, но это оказалось непросто. Мне хотелось тотчас же упасть на колени и признаться в вечной любви.

Если Вальтер что-то заметил, то он этого не показал. Как я начал понимать, его что-то тревожило. Он постоянно поглядывал на часы, стоявшие на каминной полке, а потом переводил взгляд на дверь.

Честно говоря, я был рад, что он отвлекался. Это позволило мне поговорить с Элизой. Поначалу она была немногословна, но, по мере того как приближалась ночь, делалась все оживленнее. Она усердно подливала мне вина, и я продолжал пить, пока где-то около полуночи не уснул прямо за столом, среди тарелок, с которых ел.

На этом месте кто-то из нашей небольшой компании – думаю, это мог быть Парракер – высказал надежду, что это не окажется историей о несчастной любви, потому что он действительно не в настроении. Геккель ответил, что история совершенно никакого отношения не имеет к любви любого вида и в любой форме. Ответ оказался достаточно простым, но задачу он выполнил: человек, который прервал рассказ, замолчал, а в нас усилились дурные предчувствия.

К этому времени звуки работающей кофейни и уличный шум снаружи почти полностью стихли. Гамбург отправился спать. Но нас удерживала на месте история – и выражение глаз Эрнста Геккеля.

– Я проснулся немного погодя, – продолжил он, – но так устал и отяжелел от вина, что едва мог открыть глаза. Дверь была приоткрыта, и на пороге стоял мужчина в темном плаще. Он о чем-то шептался с Вальтером. Мне показалось, что из рук в руки перешли деньги, хотя я и не мог сказать наверняка. После этого мужчина ушел. Я только мельком увидел его лицо в отсветах горевшего в камине огня. Мне подумалось, что я бы не хотел ссориться с таким человеком. Или даже его встретить. Узкие, глубоко посаженные глаза под воспаленными веками. Я был рад его уходу. Вальтер закрыл дверь, и я снова опустил голову и прикрыл глаза. Мне казалось, что будет лучше, если он не узнает, что я просыпался. Я не могу определенно сказать вам, почему так. Я просто знал, что происходит что-то такое, во что мне лучше не ввязываться.

Итак, когда я лежал там и слушал, раздался детский плач. Вальтер окликнул Элизу, велев ей успокоить младенца. Ее ответа я не услышал. Или, точнее, услышал, но просто не смог его разобрать. Ее голос, во время разговора со мной казавшийся мягким и приятным, теперь звучал странно. Сквозь полуприкрытые веки я видел, что она стоит у окна и смотрит наружу, прижав ладони к стеклу.

И снова Вальтер велел ей заняться ребенком. И снова она ответила ему набором гортанных звуков. В этот раз она обернулась, и я увидел, что это совершенно не та женщина, с которой я разговаривал. Она словно переживала раннюю стадию какого-то приступа. Кожа пылала, взгляд стал диким, губы растянуты, обнажая оскал.

То, что раньше казалось признаком красоты и живости, теперь больше походило на проявление поглощавшей ее болезни. Она слишком сильно светилась, словно пожираемый лихорадкой человек, готовый вскоре сгореть в ужасающем огне.

Она опустила одну руку между ног и начала самым волнующим образом себя гладить. Поведение, подобное тому, что она демонстрировала, вы могли бы увидеть в сумасшедшем доме.

– Терпение, – сказал ей Вальтер, – обо всем уже позаботились. Теперь иди и присмотри за ребенком.

Наконец, она уступила его просьбе и ушла в другую комнату. Пока я не услышал плача, я даже не знал, что у них есть ребенок, и мне показалось странным, что Элиза об этом не упомянула. Я лежал там, притворяясь спящим, и пытался придумать, что мне делать дальше. Может быть, мне следует сделать вид, что я проснулся, и сказать хозяину, что в конце концов передумал пользоваться его гостеприимством? От этой мысли я отказался. Я останусь там, где лежу. Они не будут обращать на меня внимания, пока думают, что я сплю. Или я на это надеялся.

К этому времени плач ребенка стих. Присутствие Элизы его успокоило.

– Убедись, что ему хватит, прежде чем уложишь, – услышал я слова Вальтера. – Я не хочу, чтобы он просыпался и кричал, когда ты уйдешь.

Из этого я заключил, что она кормит ребенка – это объясняло щедрую полноту ее грудей. Они были налиты молоком. И я должен признать, что даже после зрелища, устроенного Элизой перед окном, я ощутил легкий укол зависти к ребенку, который сосал эту прекрасную грудь. Потом я снова вернулся к мыслям о том, что же здесь происходит. Кем был подошедший к двери мужчина? Может, любовник Элизы? Если так, зачем Вальтер давал ему деньги? Могло ли быть так, что старик нанял этого типа, чтобы удовлетворить свою жену, потому что сам он на это не способен? Были ли ужимки Элизы у окна простым эротическим предвкушением?

Наконец, она вышла из детской комнаты и очень осторожно закрыла дверь. Муж и жена поговорили шепотом – я не разобрал ни слова, но от этого у меня появились новые вопросы. Предположим, они сговариваются меня убить? И я вам скажу, что моя шея в этот миг казалась мне слишком открытой…