Кофейник был величественен и статен, в сервизе он царил. Рослый, выше поставленной на ребро десертной тарелки, с круглым, будто выпяченным кобальтовым животом, с позолоченной короной крышечки, он был похож на полководца, но в мыслях Фонсека всегда называл его – кофейничек. Кофе-ейничек, – думал он, и лицо само собой расползалось, растекалось в умильной улыбке – кофе-е-ейничек. Он являлся Фонсеке во сне, важно летал над ним, неспешно крутился, звал куда-то красиво изогнутым носиком, белоснежным, но золотым на конце. Фонсека просыпался измученный и весь день мог думать только об этом вызолоченном носике, будто кофейничек нюхал цветы и перемазался в пыльце. И все то время, что маляры мыли и скребли стены, сдирали с них коросту выцветшей на солнце, а местами – зацветшей от сырости краски, Фонсека, проезжая мимо антикваршина окна в люльке или болтаясь возле него в стропах, пытался снова заглянуть в гостиную, чтобы еще хоть раз увидеть витринку, а в ней – кофейничек. Но взъерошенная старуха-дратхаар, завидя люльку, с грохотом опускала жалюзи, не оставляя влюбленному Фонсеке самой маленькой щелочки. Да еще Гандум начал что-то подозревать и уже два раза подкатывал к Фонсеке с разговорами. Это становилось невыносимым. И вот сегодня Фонсека решил воспользоваться дождем и наглядеться на кофейничек через стекло.
Вначале он хотел спуститься на веревке, но побоялся, что его примут за грабителя, вызовут полицию. К люльке жильцы уже привыкли, удивляться не станут, к тому же, и Гандуму, и доне Этельвине он сказал, что пойдет проверить, не повредило ли дождем крепления и механизм. Вот он и проверяет. Фонсека забрался в люльку, пристегнулся, нажал на кнопку. Хорошо ухоженная исправная люлька вздрогнула, бесшумно поехала вниз. У антикваршина окна остановилась. Дождь, еще более расстервенясь, хлестал по чему ни попадя, Фонсека не чувствовал этого. Он судорожно вздохнул, набираясь мужества, взялся за край жалюзи.
Вот теперь представимте себе эту сцену. Ливень. Ветер. Сумрак. Небо точно обито серым ватином, дождь кажется монолитом. На уровне пятого этажа, едва заметная сквозь льющуюся воду, болтается малярная люлька. В ней стоит Фонсека, насквозь мокрый и почти больной от любви. И с той же смесью робости и восторга, с какой влюбленный, оглушенный грохотом собственного сердца, неловко сминает подол, впервые обнажая обожаемое, столько раз виденное в лихорадочных снах колено, Фонсека приподнимает дрожащей рукой жалюзи. Он ждет прильнуть горящим лбом к холодному и влажному стеклу окна, а взгляд вперить в темноту гостиной, отыскивая витринку, а в витринке – кофейничек, – и с тем же едва ли не страхом, с каким влюбленный, скользя рукою от колена вверх, вдруг ощущает, что между его жадными пальцами и самыми сокровенными тайнами нет никаких преград, – обнаруживает, что окно под жалюзи приоткрыто и кофейничек стоит не в витринке, а на столе. Будто говорит, – возьми меня, Фонсека. Люби меня. И, сам не понимая, что он делает, Фонсека раскрывает окно пошире, оглядывается по сторонам – со всех сторон только дождь, – отстегивает ремни и выпадает из люльки прямо в гостиную.
Люлька только стукнула о стену. Негромко стукнула, заговорщически.
О том, что произошло дальше, Фонсека рассказывал неохотно. Вроде бы, когда он упал, вернее, впал в гостиную, из коридора вошла какая-то, в полотенце, с мокрыми волосами.
– Хорошенькая? – всегда в этом месте спрашивает Перейра.
– Откуда же мне знать? – хмуро отвечает Фонсека.
Вроде бы она вошла, не заметив Фонсеки, скинула полотенце – в этом месте Перейра коротко воет, ну, почему не мне, а этому Фонсеке такое счастье, – покрутилась перед зеркалом витринки. Взяла кофейничек, стала принимать позы, будто кофейничек – это кувшин с водою, а она прекрасная купальщица, – то на плечо его себе поставит, то на голову, то на грудь и вся изогнется. – Перейра уже не может слушать, и, если они сидят у Манелы, выбегает на улицу, чтобы не стукнуть проклятого Фонсеку. Потом, конечно, возвращается, требует у Манелы пива, выпивает одним глотком и говорит:
– Ну? Дальше?
Дальше она так вся искрутилась, что чуть не уронила кофейничка, и Фонсека закричал: – Осторожно! – А она подпрыгнула, увидела Фонсеку, швырнула в него кофейничком, схватила полотенце и выскочила из гостиной. Кофейничек Фонсека поймал, а крышечка упала и разбилась. Такое горе.