Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки

Песни с «Русской звезды» и публичные выступления Мары – это такой малый набор русского праворадикала-неофита: немного язычества, немного ностальгии по дореволюционной России, немного манихейства, немного воспевания силы и воли, немного стилизованных римских салютов на фотографиях с концертов, немного солярно-звездной символики, немного фолк-лингвистики в духе Задорнова:

Русский – это тот, кто ПРАВит миром в хорошем смысле слова, то есть будет контролировать мировой порядок и устанавливать свои честные, праведные правила[49].

Поднимайся, храбрый!
Никогда ты не один.
Наша кровь и почва –
коды навсегда.
В противостоянии правды
мир непобедим,
И дает нам силу
вечная звезда.

(«Русская звезда», 2018)

Исследователь Зигмунт Бауман вводит термин «ретротопия», описывая желание современного западного общества вернуться куда-нибудь назад. Бауман цитирует другого исследователя, Дэвида Лоуэнталя: «Когда угасает надежда на прогресс, наследие утешает нас традицией ‹…› Прошлое восхищает больше, оставаясь царством веры, а не фактов»[50]. Эти процессы ведут к эффекту, который Бауман называет «назад к племенам»: росту ксенофобии и невосприимчивости к носителям какой-либо «чужой» идентичности.

Конечно, случаи Чичериной и Мары можно объяснить особенностями личного опыта и психологии исполнителей, но это не тема нашего исследования. Нам нужно понять, какие вообще у русского рока формата «Нашего радио» могли быть предпосылки, чтобы стать субстратом такого рода ценностей.

Возможно, корни этого нужно искать в том, что русский рок – и «Наше радио» в том числе – это идеологически окрашенное явление со своим каноном.

Канон этот в общих чертах таков: есть великая русская музыка со смыслом, которая в 1990-е годы не на жизнь, а на смерть билась с ненавистной пластмассовой попсой (и проигрывала). В конце 1990-х появилось «Наше радио», которое вдохнуло в русский рок новую жизнь и дало дорогу последней волне великих русских исполнителей. С тех пор ничего не изменилось, ход истории вполне утопически остановился: последние настоящие звезды – это Земфира и «Мумий Тролль»[51] и прочие исполнители, появившиеся в конце 1990-х – начале 2000-х. И консерватизм эфира (а его большую часть до сих пор составляют песни, записанные в 1990–2000-е) вполне коррелирует с консерватизмом политическим.

Отчасти эта идеологическая бомба была заложена под «Наше радио» с самого начала. Полли Макмайкл размышляет о том, как радиостанция со своим жестким форматом отражает консерватизм слушателей, а нацеленность исключительно на русскоязычную музыку постсоветского пространства отдаляет русский рок от общемировых музыкальных процессов, запирая его в «нашем» дискурсе[52]. Еще на заре существования станции Екатерина Козицкая в статье «Новое культурное самосознание русского рока» высказала мнение, что «ни одна из современных популярных радиостанций России не уделяет такого внимания воспитанию в своих слушателях чувства единства, принадлежности к некоей общности и гордости за нее»[53]. В 2007 году Михаил Зотов, генеральный директор холдинга News Media Radio Group, в который входила станция, подтвердил это: «“Наше радио” – радио с сильной патриотической составляющей, это радио для тех, кто любит русскую музыку, русскую поэзию»[54].

В конце концов, вспомним один из главных медийных проектов первых лет «Нашего радио»: фильм «Брат-2», построенный вокруг музыки Чичериной, «Смысловых галлюцинаций», «Би-2» и других групп из эфира станции. Вряд ли какой-нибудь еще фильм (при всем своем постмодернизме и безбашенности) так умело играл на ресентименте зрителя: от «Мальчик, водочки нам принеси, мы домой летим» и до «Гудбай, Америка» в исполнении детского хора. В определенном смысле политику «Нашего радио» можно назвать панславистской или даже имперской: она объединяла музыкантов и слушателей из России, Украины и Белоруссии. При этом группы, певшие не на русском языке, можно пересчитать буквально по пальцам: «наше» на поверку оказывалось эквивалентным русскоязычному.

В этом смысле все попытки представить «Наше радио» и русский рок аполитичным, только-про-музыку-явлением, обречены на провал. На станции вполне себе действовала политическая цензура (для Козырева, например, принципиальным стало отсутствие на «Нашем радио» группы «Гражданская оборона»). Сами руководители станции разных лет не стеснялись и не стесняются озвучивать свои личные политические предпочтения и подходы к радиоэфиру[55]. В поздних интервью Козырев так вообще сокрушается, что музыканты не хотят петь о политике («ссут»)[56] – хотя тут можно задаться вопросом, сколько политических песен Козырев сам выпустил в эфир в свою бытность продюсером и насколько это было реально на «аполитичном» радио.

Можно сказать, что за этим стоит еще более масштабное явление – общая мессианская направленность русского рока.