Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки

При анализе природы и направлений субпотоков в них можно вскрыть роль власти. Власть здесь выступает и как форма символического, экономического и политического капитала, и как нечто неоднородное внутри отправляющих и принимающих стран; она ускоряет, замедляет, усиливает или снижает интенсивность, с которой субпотоки движутся, и эффект, который они производят на чужих территориях. Кажется очевидным, что субпотоки не движутся по миру свободно: на их пути возникают барьеры в виде психологических и материальных манифестаций империализма и разных звуковых капиталов, которые их направляют. При этом в случае Motorama эти барьеры создали периферийный успех, а тот, в свою очередь, сработал как солидная база для покорения европейской публики. В этом смысле Латинская Америка для группы служит промежуточной фазой, трамплином для дальнейшего распространения своей музыки в англоязычных странах или «перенаселенных» музыкальных контекстах.

Motorama оказались в Южной Америке первый раз в 2014-м. В октябре 2018 года группа впервые сыграла в Лондоне — в клуб пришли 210 человек, пока на улице стояло без билетов еще 50. Я спрашивал у зрителей (почти все они были британцами), что они думают об этой музыке и не слишком ли она похожа на Joy Division. К моему удивлению, это никого не беспокоило. Напротив, им понравилась изобретательность Motorama в обновлении жанра. Несколько молодых людей специально приехали на концерт из Корнуолла (пять часов на машине от Лондона), потому что Motorama — их любимая группа. Вероятно, это можно рассматривать как некую манифестацию ностальгии по звуку, которого больше нет, — пример той самой ретромании, о которой пишет Саймон Рейнольдс[627]: Motorama своей честной и незатейливой музыкой заполняют пустоту, которую британский пост-панк оставил после себя. Их история еще раз доказывает, что аутентичность всегда остается на усмотрение публики. Группа постоянно существовала «вне» трендов (и сейчас не вполне попадает в новую русскую волну) и даже вне традиционных российских культурных столиц. Тем не менее группа преуспела на международном рынке. «Обычно музыканты чувствуют, что они все украли у Запада, и переживают на этот счет, — говорит Паршин. — Мы особо не переживаем, потому что, ну, все взаимосвязано — и в России, и на Западе, и между Россией и Западом. Просто бери и делай. Все открыто, все возможно»[628].

9. Заключение

Я сижу в The Temple — маленьком и громком манчестерском баре, на месте которого когда-то был общественный туалет. Рядом со мной — английский юноша в свитере с надписью «Гоша Рубчинский». Я спрашиваю его, знает ли он, что написано у него на одежде. «Нет, но знаю, что по-русски», — отвечает он. «Почему ты его носишь?» — «Ну, круто же». Раньше, пока я проводил свое исследование, у меня было много подобных разговоров в России: спрашивая людей, знают ли они, о чем поют в нравящихся им песнях на английском языке, я обычно получал отрицательный ответ. В Англии еще десять лет назад подобный разговор было сложно представить — кажется, взаимное восприятие между российской и британской культурами меняется.

Перед своим первым концертом в Лондоне в сентябре 2019 года, Катя Шилоносова (она же Kate NV и вокалистка «ГШ») прокомментировала появление русских музыкантов в западной Европе следующим образом:

Мне кажется, что изнутри это правильно оценивать как раз сложнее — нужен взгляд со стороны, который помог бы правильно это проанализировать. По моим ощущениям, в рынок мы пока не встроились — хотя что такое рынок вообще? Но все хотя бы стали понимать, что, вообще-то, у нас тут тоже классные ребята, которые делают классную музыку. И круто, что все разные. Тренд точно был: вся эта мода на восточноевропейское, и Гоша Рубчинский, который, конечно, сильно на это повлиял. Сейчас все же сошла [на нет] вся эта мода на «панельки» и, скорее, просто появилось много музыки из России. Это открыло всем глаза и уши на то, что у нас повеселее, чем у многих. И это уже точно не про тренд, иначе все бы были одинаковыми[629].