Для того чтобы функционировать, эта система власти нуждается в негласном двустороннем договоре ведущего и ведомого (например англоязычной музыкальной индустрии и неанглоязычных потребителей). Гегемония каждый раз валидирует себя и продолжает существовать, устанавливая иерархию среди групп людей и в глобальном смысле среди стран и их музыкального наследия. Таким образом, возможность попасть на европейский или англоязычный музыкальный рынок — это в первую очередь вопрос культурного престижа[610]
. Российские независимые коллективы неслучайно стремятся выступать в континентальной Европе или в Великобритании: в этом можно увидеть отражение желания России позиционировать себя как полноправного участника международного музыкального поля, ничем не уступающего континентальной Европе и Великобритании. Стремление России инвестировать свой звуковой капитал в Европе (и сравнить его с европейским звуковым капиталом) — одна из причин, по которой группы новой русской волны открыто и с гордостью заявляют о своем происхождении. Как говорит Николай Комягин, солист группы Shortparis, «для нас очень важно, что мы русская группа. Даже на выступлении в Брайтоне мы в течение всего концерта кричали слова о России. Мы регулярно транслировали, что мы группа из России, подчеркивая это»[611].С одной стороны, новые экспортируемые русские группы оспаривают вышеизложенный порядок вещей (ведущие и ведомые). Они не желают подчиняться существующим иерархиям и не желают испытывать комплекс неполноценности на фоне западных коллег. С другой стороны, полем борьбы за культурный авторитет остается все тот же «глобальный Север» со своим звуковым капиталом, который по сей день оказывает значительное влияние на творчество российских музыкантов, завлекая их возможностями роста. При этом зачастую фактором востребованности российских групп за рубежом становится не сама музыка, но внешние по отношению к ней факторы.
В контексте борьбы звуковых капиталов неудивительно, что, несмотря на последние культурные сдвиги, существуют российские группы, которые пытаются добиться международного успеха, исполняя песни на английском языке. Я бы выделил три возможных стратегии таких музыкантов.
Первая — самоориентализация: осознанное принятие собственного экзотизма, которое выливается в репродуцирование стереотипов о России, резонирующее с западной культурой. Именно так работают Little Big — и этот подход приносит результат: группа собирает средние и большие клубные площадки по всей Европе, а у их видеоклипа на песню «Skibidi» — более 300 миллионов просмотров на YouTube. Петербуржцы, которых часто называют «русской версией Die Antwoord», конструируют стереотипный образ российского гопника, помещая его в карикатурную танцевальную музыку и яркие провокационные видеоклипы. Поет группа на упрощенном ломаном английском, понятном с первого прослушивания даже не носителям языка. Музыкальный критик Борис Барабанов называет это универсальным английским: «Есть английские слова, которые понятны каждому: come on, everybody, fuck you и так далее. Насколько я знаю, [Little Big] придумали этот проект, рассчитывая на зарубежную аудиторию»[612]
,[613].Содержание песен (и клипов) Little Big очевидно из их названий: «Everyday I’m Drinking», «Life in da Trash», «Russian Hooligans» и так далее. Характерный пример — текст первой упомянутой песни: «Hey! Kiss my ass, world! / Here motherfucker Russian soul! / Our country in deep shit! Yo! / But I love her! / No future, no rich — / This is Russia, bitch! / Everyday I’m drinking»[614]
. Эти короткие, прямолинейные и простые песни сочинены со стереотипными «славянскими» ошибками (отсутствие глагола «быть», отсутствие артикля) и исполнены с нарочитым русским акцентом, что только увеличивает их доступность. Отсутствие подтекста в песнях Little Big — в конце концов, их сила: оно делает их более привлекательными.