Новая критика. По России: музыкальные сцены и явления за пределами Москвы и Санкт-Петербурга

Бахтин говорит о карнавале в похожем ключе — как о второй жизни людей в пространстве «всеобщности, свободы, равенства и изобилия», а также как о «временной отмене всех иерархических отношений, привилегий, норм и запретов»[117]. По Бахтину, именно такое нарушение любой иерархичности и освобождение от норм отличает карнавал от официальных праздников и как бы перерождает человека, устраняет социальную отчужденность. Карнавальное мироощущение — это переживание «подлинной человечности отношений». Подобным переживанием делится Соня Демина: «Можно жить и думать, что все люди, которые от тебя как-то отличаются, против тебя, но когда ты долго тусуешься с самыми разными людьми, тебя самого это в каком-то смысле делает другим человеком. И потом ты идешь по жизни с этой позицией — окружающие все-таки дружелюбны. Что для меня сильно отличает Киров от, допустим, Москвы — это безусловная поддержка от абсолютно незнакомых людей. На „Мойке“ ты можешь подойти к любому человеку и просто поговорить. Что происходит под утро? Подсаживаются разные люди и начинают рассказывать, что они делали, кого видели, как у них дела, как им музыка. И к концу ты уже знаешь лица всех, кто здесь остался, хотя можешь не помнить имен».

Важным в концепции карнавала Бахтина также является отсутствие разделения на исполнителей и зрителей: «Карнавал не созерцают — в нем живут, и живут все»[118]. Рейв-культура тоже когда-то оспаривала представление о музыканте как о кумире, на которого направлены взгляды толпы. Хотя анонимность многих первых рейв-революционеров в какой-то момент обернулась появлением коммерчески успешных и массово востребованных суперзвезд электронной танцевальной музыки, в самой ее природе все еще заложен огромный социальный заряд — и рейв в такой же мере выступающие артисты, в какой и публика, пришедшая на мероприятие. По Бахтину, любая рампа между ними разрушила бы карнавал.

Ризоматическое сообщество

«Те, кто танцует, танцуют здесь охотно и сразу — буквально с первого диджея, пара треков — и уже готовы. Но множество людей всю вечеринку остаются внизу, разговаривают, ходят, улыбаются, и их все устраивает, музыка просто играет фоном, как какой-то эмбиент», — говорит Джекич.

Так рейв в Кирове зачастую превращается в площадку для общения, а путь до танцпола становится сюрреалистичным, извилистым, а порой и вовсе невозможным. Об этом говорит Павел Мятный: «Когда там нет людей — ты за одну минуту все обходишь, но стоит начаться вечеринке, и ты будто попадаешь в сон: пытаешься дойти до лестницы, идешь и не можешь добраться. Как во сне, тебя все время что-то отвлекает. Практически ни на одной вечеринке я не дошел до танцпола — и у многих так. Это общение, которое тебя полностью забирает».

Как уже не раз отмечалось, на «Мойке» собираются совершенно разные люди — от представителей молодых арт-сообществ до ветеранов хардкор-движения, от редакторов деловых изданий до общественных активистов и молодых рэперов — или, как говорит Мятный, «от одноглазых скинов до театральных работников». Неоднородность сообщества можно заметить даже на самом примере интервьюируемых — но как это сообщество описать? С одной стороны, это пример горизонтального сообщества, на которые часто опираются урбанисты. С другой, во многом из-за постоянной миграции в Москву или Санкт-Петербург, — это нечто очень текучее. О последствиях этой миграции для местных сообществ и сообщества вокруг «Мойки» Кикин говорит: «Никакие комьюнити здесь долго не живут — все быстро разваливаются, потому что люди разъезжаются. Но ротация происходит — кто-то и возвращается. Сейчас, наверное, четверть людей на наших вечеринках — это те, кто вернулся из столицы на лето. При этом тех, кто вообще что-то знает о Freak Out или обо мне, сейчас крайне мало. Конечно, есть какой-то костяк, который следит за тем, что мы персонально делаем, но большая часть нынешней аудитории эту историю не застала».

Все вбирающее и все бесконечно распускающее — в выставочные пространства, общественные инициативы или музыкальные группы — сообщество «Мойки» напоминает сеть с плавающим центром, грибницу. Или, если искать более точное определение, ризому — структуру, описанную Делезом и Гваттари[119], в качестве противопоставления иерархическим, древовидным структурам, свойственным западной культуре. В отличие от того, как это последовательно происходит в иерархиях, «любая точка ризомы может и должна быть присоединена к любой другой ее точке» — так протекает смешение различных идентичностей на «Мойке». Но ризоматичность подразумевает и невосприимчивость к любым разрывам связей: ризома после разрыва «возобновляется, следуя той или иной своей линии, а также следуя другим линиям».