— Я здесь, чтобы быть рядом, как любящий отец должен быть рядом с дочерью в трудный момент. Но отец, принимающий решения за дочь — глупый отец. А мне хочется верить, что прожитые годы даруют мудрость. Вижу, ты сейчас не настроена слушать и слышать, но я не какой-то там кукловод, дергающий за ниточки и управляющий чужими жизнями. Я — это я, не более, не менее. Быть может, я вижу чуть больше, чем умеет обычный человек, быть может, и умею я чуть больше. Быть может, я мертв больше, чем любой обитатель Посмертья. И мертв намного, намного дольше. Но я не просиживаю ночи, планируя чужие жизни, обрезая жизненные нити или развязывая войны. Эти мысли ошибочны и неверны, но обиду за них я держать не стану. К человеческой глупости я привык. Роксана не разговаривала со мной много лет в обиде за смерть ее близких. Но разве я их убил? Не убивал. Более того, о грядущем предупреждал. Мне не дано сказать больше, чем было сказано, ведь я всего лишь речь. Мне не дано вертеть людскими судьбами, ведь я лишь посланник. Мне не дано лишать кого-то выбора, как ты, должно быть, вообразила. Я пришел к тебе, когда ты в этом отчаянно нуждалась, потому как это было в моей власти. И только.
Я тяжело сглотнула, откинула со лба влажные волосы.
За этим разговором мне стало жарко… взгляд метался от Хала к Луциану и обратно, а решение, так и не принятое, словно весело сверху тяжелым мечом, готовым рубить глупые головы.
— Ты прав, Луциан, — уже спокойнее кивнула я. — Сейчас из меня плохой собеседник, особенно если беседа представляет из себя череду загадок. С нашей последней встречи каждый мой день был непростым и полным открытий. Меня пытались отравить смертельным ядом, но безуспешно, на меня нападали мертвые, а я защищалась
— Значит, не будет у нас ссоры длиною в несколько лет?
— Как было у тебя с Роксаной? — я усмехнулась и процитировала его самого: — Из двух ссорящихся всегда виновен тот, что умнее.
Луциан рассмеялся задорно и весело, в точности так, как смеялся раньше. Но теперь иначе воспринимался и его смех, и он сам. Неосознанно я… опасалась и держалась так, словно вот-вот на меня нападет сама мертвая Армия, не меньше.
Закончив смеяться, Лу серьезно сказал:
— За Халом придут его люди, и они же попытаются тебя сжечь, как только я уйду. Никто тебе не поможет, лишь ты сама. Никто за тебя не решит, лишь ты сама. Я пришел, чтобы предупредить: не должно быть более мертвых костров на моей территории, не должен пустовать мой дом. Каждый погибший станет новым жителем Посмертья и частью твоей Армии. Если нет… — Луциан посмотрел на Хала и сказал: — …неважно, какое решение в итоге ты примешь. Хал уйдет под землю вместе с миром, что создал. Но не считай это угрозой: как человеческое самосохранение способно творить чудеса, так и желание Мертвой Земли жить безгранично и является лишь инстинктом.
Пока я смотрела на Хала, Луциан исчез.
А ведь раньше я замечала, как незаметно он двигается, появляется и исчезает. Но каждый раз считала это приобретенным в долгих тренировках навыком, не более. Уверена, я еще немало откопаю в памяти подобных странностей, многое встанет на свои места. Но останутся и вопросы, на которые никогда не получить ответов. Может, только в Посмертье… когда вернусь сюда насовсем.
— Ты очнулся, я вижу, — сказала я громко.
Хал сразу открыл глаза и неловко сел.
— Много слышал?
— Слышал? — он схватился за голову, его руки обагрились кровью. — Слышал, как ты говорила, потом опять говорила, даже спорила… но как будто не со мной.
Значит, он не слышал Луциана.
— Мы оказались здесь не просто так, Хал, — я встала над ним и подала руку. Он посмотрел на нее странным взглядом, но все же позволил себе помочь. — Мы оказались в Посмертье, потому что я… думаю, я хотела причинить тебе вред. Но мы провалились в нужный момент. И в нужный момент я поговорила со старым другом. Он открыл мне глаза, показал, что решение, принятое наверху… убило бы меня со временем, ведь мертвая кровь имеет свойство впитываться в сам разум. Нет, Хал, ты должен жить, чтобы я навсегда о тебе забыла. Хотя бы попыталась.
Он промолчал, взгляд его был мутным.