Новая Луна

Вагнер едва успел на экспресс: наслаждался каждым мгновением с Ириной. Она его кусала. Она сосала его плоть так сильно, что оставила синяки. Она щипала его и выкручивала, заставляла кричать. Оттягивала его кожу нежными любящими зубами. Секс был лишь малой частью всего, формальной, самоочевидной. Она пробудила в Вагнере ранее незнакомые ощущения и эмоции. Его чувства всю ночь звенели от напряжения. Он взял костюм из принтера на вокзале, переоделся в туалете поезда, осторожно натягивая рубашку и брюки поверх еще свежих ран и синяков. Каждый укол боли превращался в экстаз. Она выполнила инструкции Вагнера и оставила руки, шею и лицо нетронутыми.

— Я кое-что нашел, — говорит Вагнер.

— Рассказывай.

— Я опознал один из протеиновых процессоров. Ты бы этого не увидел, но для меня оно все равно что неоновая реклама с именем.

— Ты чуточку тараторишь, Маленький Волк.

— Прости. Прости. Я встретился с разработчицей — мы вместе учились в университете. В одном коллоквиуме. Она дала мне входящий адрес. Он дохлый, разумеется. Но я поручил стае с ним поработать.

— Помедленнее, помедленнее. Что ты сделал?

— Поручил стае с ним поработать.

Стая из Меридиана — агрономы, пылевики, робототехники, маникюрщики, бармены, спортсмены, музыканты, массажисты, юристы, хозяева клубов, инженеры — прокладчики путей, большие и малые семьи; разнообразие умений и знаний; и все же, когда они собираются и сосредотачиваются на одном задании, происходит что-то чудесное. Стая как будто делится сведениями, инстинктивно дополняя друг друга, образуя безупречную команду; единство цели: почти гештальт. Вагнер редко видел подобное, участвовал лишь один раз, но никогда не призывал к такому до этого момента. Стая собралась, разумы, таланты и воли расплылись и слились, и через пять часов в его распоряжении были идентификационные данные инженерной лавки, где соорудили муху-убийцу. В этом нет ничего сверхъестественного; Вагнер не верит в сверхъестественное; это рациональное чудо. Это новый способ быть человеком.

— Это инженерная лавка-однодневка под названием «Птички-невелички», — говорит Вагнер. — Расположена в Царице Южной. Зарегистрирована на Иоахима Лисбергера и Джейка Тэнлуна Суня.

— Джейка Тэнлуна Суня.

— Это ничего не значит. Компания произвела одну единицу товара, поставила ее и прекратила существование.

— Мы знаем, куда они ее отправили?

— Пытаюсь выяснить. Меня больше интересует заказчик.

— И есть идеи, кто бы это мог быть?

— Возможно, с Джейком Сунем я сам разберусь, — говорит Вагнер.

— Хорошая работа, Маленький Волк, — говорит Рафа. Еще один мучительный шлепок по спине. Каждый след от укуса — средоточие боли. Рафа направил Вагнера к краю толпы благожелателей, через которую проходит Адриана.

— Мамайн, с днем рождения.

Адриана Корта поджимает губы. Потом наклоняется к нему, позволяя себя поцеловать. Дважды.

— Мог бы побриться, — говорит она, и свита тихонько смеется, но перед тем, как погрузиться в праздничную круговерть, Адриана шепчет ему на ухо: — Если хочешь ненадолго задержаться, твои старые апартаменты в Боа-Виста готовы тебя принять.

Марина ненавидит свое платье. Оно за все цепляется и раздражает кожу, оно объемное и неудобное. В нем она чувствует себя голой, уязвимой; одно слишком резкое движение — и платье свалится с ее плеч до самых лодыжек. И туфли нелепы. Но так модно, и так положено, и хотя никто даже не зашушукался бы, заявись Марина в пижаме или мужском наряде, Карлиньос дал ей понять, что Адриана заметит.

Марина увязла в скучном водовороте разговора, где доминирует громкий социолог из Университета Невидимой стороны со своими теориями о постнациональных идентичностях второго и третьего поколения лунарцев.

«Столько времени прошло, и вы до сих пор не придумали для обитателей Луны имечко получше „лунарцев“», — думает Марина. Она прокручивает варианты в уме: лунные жители, лунариты, лунары — мунары — шмунары — коммунары. Никуда не годится. «Спасите меня», — молит она ориша вечеринок.

Выслеживает Карлиньоса, который прорывается сквозь натиск людей, праздничных фамильяров и коктейльных бокалов.

— Мама хочет поговорить с тобой.

— Со мной? Почему?

— Она попросила.

Он уже ведет Марину за руку через зал.

— Майн, это Марина Кальцаге.

Первое впечатление, сложившееся у Марины об Адриане Корта, подпортил нож у горла, но она замечает, что Адриана за минувшие месяцы постарела сильней, чем должна была, — нет, не постарела: иссохла, сжалась, сделалась прозрачной.

— Примите мои поздравления, сеньора Корта.

Марина теперь гордится своим португальским, но Адриана Корта переходит на глобо:

— Похоже, моя семья снова в долгу перед тобой.

— Как говорится, я просто делала свою работу, мэм.

— Если бы я дала тебе другую работу, ты выполнила бы ее с той же самоотдачей?

— Я бы старалась изо всех сил.

— У меня действительно есть другая работа. Мне нужно, чтобы ты стала кое для кого нянькой.

— Сеньора Корта, у меня никогда не складывались отношения с маленькими детьми. Я их пугаю…

— Этого ребенка ты не испугаешь. Но она может испугать тебя.