Новая надежда России

Сзади пока было спокойно. Там шелестела снимаемая одежда и раздавалось позвякивание пряжек. Мужской голос спросил что-то неразборчивое, Надя в ответ преувеличено громко рассмеялась. К этому времени моя злость на неё и волнение сменились бессильным отупением. Ну и чёрт с ней, подумал я. Я ей не папочка, чтобы заботиться о поведении, правильно?.. Это был, конечно, спасительный самообман, но всё же я почувствовал себя легче. Вдобавок к тому, и весьма, должен признать, кстати, рядом с моим локтем бесшумно образовался вездесущий Пипырченко. Он протянул мне высокую рюмку на серебряном подносе, и я, почти не колеблясь, опрокинул её в рот. Генерал сопроводил это действие обрадованным кивком.

– Так вот, что я вам хотел сказать о сострадании… Был такой мыслитель, Артур Шопенгауэр, незаслуженно забытый в нашей стране. Вина в том коммунистических псевдо-позитивистов, старательно вычищавших из общественного сознания любые ошметки классического немецкого идеализма, – которые по недоразумению перекочевали в это сознание вместе с сочинениями Маркса. Впрочем, обществу, как обычно, было наплевать, и, например, коллега Шопенгауэра по цеху Кант, несмотря на все старания этих философских лоботомистов, в народной памяти закрепился. Думаю, только потому что формально он наш соотечественник и всю жизнь проторчал в Калининграде, в отличии от чуждого нам буржуазного западника Артура. Так вот, основную заслугу Шопенгауэра я вижу в том, что он сумел нормальным человеческим языком интерпретировать совершенно нечитаемую заумь великого Канта, презентовав его, таким образом, простодушным обывателям. Если отбросить всякую метафизическую ерунду, от которой и так не оставили камня на камне гегельянцы…

Речь Вениамина Михайловича прервал тяжелый стальной лязг. Вторя ему, испуганно охнул девичий голос. Генерал, близоруко прищурившись, посмотрел мне за спину и непроизвольно потер руки. Устыдившись этой рефлекторной реакции, он кинул на меня виноватый взгляд и продолжил:

– …то останется следующее. Человеческое сообщество, согласно мизантропу Шопенгауэру, кошмарно атомизировано. Вообще нет никакого общества, а есть набор изолированных индивидуальностей, которые мало того, что фундаментально не способны воспринимать друг друга – они даже не могут нормально осознать самих себя. Более того, это трагическое непонимание собственной природы, неумение ей управлять, мучительное одиночество, происходящее от невозможности единения с другими людьми, приносят бедному индивиду Шопенгауэра нескончаемые страдания. Единственная доступная радость в жизни – это горькое саморазрушение, облегчение, испытываемое разумом от того, что он сложил с себя ответственность за неподвластную ему собственную суть и оставил её биться в смертельном галопе. Понимаете? Мне кажется, декорации вокруг нас с вами, – он обвел рукою зал, особенно акцентировав внимание на происходящем за моим плечом, – служат прекрасной демонстрацией правоты этого тезиса. Если бы я хотел просто поиграть эрудицией перед вами, то ограничился бы этой ситуативной иллюстрацией. Но всё несколько сложнее…

Я почти не воспринимал его слова, тревожно прислушиваясь к звукам сзади. Там уже несколько минут раздавалось утробное вибрирующее мычание, периодически прерывающееся надсадным кашлем и всхлипами. Мужчины при этом разражались издевательским хохотом. Душат они её что ли, сволочи?.. Сергей Куприянович заметил, что я отвлекаюсь.

– Не надо переживать, – успокаивающе заметил он, – с вашей подругой, в конечном итоге, всё будет в порядке. Даю вам слово… ну пусть офицера, хоть я и генерал. И вот ещё: разумеется, как и любому человеку, достигшему высокого воинского звания, мне доводилось убивать людей. Но не в этой комнате, поверьте… Выпейте снова, умоляю вас.

Выполнив его просьбу, я, чтобы заглушить доносящиеся хрипы, непроизвольно включился в светский тон беседы:

– Я готов согласиться насчет одиночества, хотя мне кажется, что вы зря приплетаете сюда этого вашего философа. Все это до зевоты банально… И скажите на милость, почему это человек не способен понять себя или других? Например, я сейчас, к моему огорчению, слишком хорошо понимаю состояние несчастной Надежды, которую мучают по вашему приказу эти дегенераты. Хотя сам, как вы догадываетесь, не имел аналогичного опыта.

Сергей Куприянович уважительно прикрыл глаза:

– Вы зрите прямо в корень, дорогой друг. Я не ошибся в вас. Именно к этому я и подвожу, но вы опережаете мою мысль… Прошу простить меня, старого человека, за ещё одно необходимое отступление. Я хочу, чтобы вы лучше поняли мои мотивы, тогда, возможно, мы обретем друг в друге единомышленников.

Кто-то из насильников хищно зарычал, а девушка издала судорожный хлюпающий вздох и затихла. В воцарившемся безмолвии веско зазвучали слова генерала: