Новая надежда России

– Так что же, одиночество непреодолимо?

Сергей Куприянович с сожалением переместил внимание на мою персону и не без труда собрался с мыслями:

– А вот это самый главный вопрос, к ответу на который я подводил вас всё это время. Великий дар Шопенгауэра человечеству заключается именно в том, что он указывает на выход из обрисованной им безотрадной пустоты. Но понять это может только читатель, способный видеть между строк. Да, представление у всех разное – в силу причин нравственного воспитания или даже чисто физиологических, но есть у него одна сторона, общая для всех без исключения. Какая, спросите вы? Страдание. Да-да, именно страдание. Боль страдания одинакова для всех. Эмоциональное и физическое состояние, в которое погружается страдающий человек, будет точно таким же, как у любого произвольного представителя людского рода. Поэтому, страдая вместе с другими, иными словами, со-страдая, вы имеете единственный шанс понять их, принять на себя их представление. Сострадание – вот единственный путь избавления от одиночества…

Прерывистые стоны девушки и хоровое мужское сопение, до этого звучавшие фоном, становились всё громче, и генерал был вынужден вновь остановить свою речь. Знаком он пригласил меня приложиться к рюмке и сам подал этому пример. Отдельные вскрики и ахи слились в протяжный горловой вой, завершившийся на невыносимо высокой ноте глухим ударом. Спустя несколько секунд в наступившей тишине зажурчала струя жидкости, и Надя вновь закашлялась. Сергей Куприянович поцокал языком и уселся в кресле поудобнее, закинув ногу за ногу.

– Теперь вы должны осознавать, друг мой, что я не безумец, которым вы представили меня в начале. Я – адепт сострадания, переживающий мучения вместе с такими же несчастными людьми, как я сам, познающий их через совместное страдание, находящий с ними единение и избавляющий от одиночества. Можно сказать, я проникаю в людей и ощупываю их изнутри, и позволяю делать с собой то же самое, становясь с ними на время одним и тем же существом – если вы понимаете, о чем я… Это благое занятие, не так ли?

Я только покачал головой. Всё это софоложество было не более чем отвратительным резонерством маньяка, оправдывающего свои преступления. Я собирался сказать об этом, но генерал опередил меня:

– И я не один такой. Вот, например, Пипырченко, – он указал на затюканного человечка. – Посмотрите, как он мучается от одиночества и сочувствует бедной девушке. Что же ты, голубчик, развесил слюни? – заботливо обратился Сергей Куприянович к солдату. – Тоже хочешь? Ну так беги, наша гостья добра, и уж верно, не обидит тебя холодным отказом.

Пипырченко тут же боком, вприпрыжку, прошмыгнул мимо меня и скользнул в заднюю комнату. Вскоре он озабочено запыхтел, подбадриваемый одобрительными смешками старших товарищей. Надя, судя по звукам, ожила и что-то тоненько пролепетала, а мужчины, пользуясь тем, что их объект пыток был пока занят другим, звякали чем-то железным и вполголоса переговаривались.

Генерал молчал, во-видимому, полностью выговорившись и с заслуженной усталостью наслаждаясь видом на картину, разыгрываемую своими подчиненными. Я тоже хранил безмолвие. В тишине, нарушаемой лишь мышиными похрюкиваниями Пипырченко, прошло несколько минут. Наконец раздалось радостное блеяние, и спустя мгновение солдат уже вернулся к столу, придерживая штаны. Сергей Куприянович с сомнением посмотрел на его мокрые трясущиеся руки, слегка поморщился и предложил мне:

– Налейте-ка в этот раз себе сами. Думаю, это уже на посошок. Вести беседу с таким понимающим собеседником как вы – большое наслаждение, но моя воля уже пробудилась и толкает меня к свершениям. Пора отправляться к нашей сегодняшней героине, чтобы познать ее представление…

– Пипырченко! – громыхнул он уже другим, резким и властным голосом. – Проводишь Максима Анатольевича в покои для отдыха, а потом принесешь мне плетки номер четыре и семь к станку. Живо!

Он тяжело встал с кресла и кивнул мне:

– Возможно, мы больше не увидимся, но я буду вспоминать о вас. Честь имею.

Я с трудом поднялся и последовал за довольным солдатиком, всё так же малодушно боясь обернуться назад. Напоследок я услышал, как Сергей Куприянович укоризненно говорит Наде:

– Что же вы, милочка, не бреетесь? Это вредит чистоте вашей юности…

Просто пиздец, господа офицеры, по-другому не скажешь.

28 марта, поздно

Не думал, что умудрюсь заснуть после всего увиденного (скорее, услышанного), но алкоголь так незаметно и сильно сморил меня, что я провёл в отключке несколько часов. Разбудил меня всё тот же Пипырченко робким поскрёбыванием в дверь. Я подскочил, чувствуя себя необычно свежим, и открыл замок. Солдат молча протянул мой пистолет и кейс с оставленным в вездеходе блоком, после чего замер по стойке «смирно».

– Где девушка? – первым делом спросил я его. Тот замахал руками, всем своим видом показывая, что, дескать, все хорошо, не волнуйтесь, будет вам сейчас ваша девушка.

– Шагом марш! – приказал я и устремился вслед за резво побежавшим недотепой.