— Нет, — улыбнулся я. — Бессмертие — миф, девочка моя. Нет ничего вечного.
— Но, как же…? Тебе ведь уже почти триста лет, так?
Я с трудом удержался от смеха. Не прошло и трех лет, как мы вместе, а она, наконец, сподобилась поинтересоваться, почему рядом со мной так много тех, от кого ее волчица хвост прижимает… Похвально, растет малышка.
— Да, почти.
— Но, это ведь значит, что я… и что ты…
— Инга, солнышко, постарайся выразиться точнее, — мягко проговорил я, тоном старого лектора.
Подействовало. Мой наглый «воробей» встрепенулся и сверкнул на меня глазками. Как же, я говорю с ней, как с маленькой… ух, мой ершистый котенок, мокрый.
— Я правильно понимаю, что я буду стареть, а ты останешься таким же, как и сейчас? — выдала она тоном опытного журналиста при допросе (интервью) проворовавшегося политика.
— Возможно…
— Что значит — возможно, Влад? Я хочу знать, будешь ли ты стареть вместе со мной?
Интересный вопрос от той, кто проживет больше любого современного человека.
— Нет, — ответил я чистую правду.
Слезы хлынули с утроенной силой из обоих глазок.
— Значит, я буду стареть, дряхлеть, а ты…
Какая же она милая.
Вдруг, она встрепенулась и очень серьезно посмотрела на меня. Слезы исчезли, и только отеки на веках говорили о том, что она плакала.
— Скажи, сколько мы еще будем вместе?
— Что?
— Сколько, Владимир!? Я должна знать, я имею право знать, через сколько мне нужно будет тебя отпустить!
Я сначала подумал, что ослышался, а потом не выдержал — и расхохотался.
Инга закрыла лицо руками. Я оборвал смех, когда услышал ее бормотание. Девочка будто говорила сама с собой:
— Люблю больше жизни, но и держать со старухой рядом не стану… не хочу… Главное, что сейчас любит…
Я мгновенно оказался рядом. Обхватил ее лицо своими руками и стал целовать любимые глазки.
— Глупая, маленькая, моя, ты правильная, благородная девочка! Пара — это навсегда, понимаешь? — горячо шептал я между поцелуями. — Я тебя три века ждал, только об этом и грезил, чтобы у меня была семья, настоящая… А ты… Да как ты только допускаешь мысль, что я оставлю тебя?
— Но… как же тогда? — потрясенно выдала она, вставая в воде на колени и вцепляясь мне в ладони.
— А вот так! — улыбнулся я. — Начнем с того, что меня могут убить в любой момент…
Она вздрогнула, еще больше сжимая мои руки, а у меня от этого прикосновения, пропитанного переживаниями и страхом за меня, даже в груди, что-то приятно заныло. Моя девочка!
— Могут, — все же продолжил я. — Вспомни, как выглядит мой зверь.
Ее аж передернуло всю. Н-да, зверь у меня и правда уродливый, но такова уж судьба любого истребителя, тем паче, последнего в мире. Инга не любила на меня смотреть в звериной форме. А я и не против. Мне то на внешность вообще плевать, а ей неприятно… Да и моя девочка не привыкла думать, что власть это еще и боль, и кровь, и смерть. Для нее власть — она просто есть. И все.
— Любое из моих ранений в прошлом могло стать последним, — продолжил я, гладя ее по спине.
— Любое? — потрясенно прошептала она мне в рубашку.
А мне только и оставалось, что улыбаться. Алексей не позаботился о том, чтобы объяснить своей принцессе, что не так много в мире вещей, способных остановить регенерацию оборотня.
— Да, любое. И я уверен, что рано или поздно, у меня будет тот самый последний удар. И я совсем не уверен, что он будет не завтра.
— Не говори так, — отозвалась моя пара.
— Но, это правда. Так что вполне вероятно, что это не я останусь молодым и красивым, а ты — молодой вдовой при больших деньгах.
Она помотала головой, упиревшись лбом мне в грудь.
— Люблю тебя, больше жизни люблю, — решил добавить я, опуская руки под воду, к ее ягодицам.
— Но, как же тогда…? — спросила, глядя в глаза.
А я подумал, что и в романтике супружества есть свои плюсы.
— Просто жить, маленькая моя.
И поцеловал, понимая, что меньше чем через час — полтора я ее из ванны не выпущу.
И что, возможно, я был не прав — и нужно дать моей девочки возможность стать частью моей не только жизни, но и судьбы рода.
Глава 5
(Влад)
В тот наш отпуск мы много говорили. И пара оправдала мои ожидания. Она пожелала заняться некоторыми вопросами, которые связанны с моим родом. Моя девочка смущалась, когда пыталась меня уговорить. Инга краснела, мялась, а затем резко поднимала на меня свои темно-карие глаза и уверяла, что хочет помогать мне.
И я купился. Действительно, купился, как влюбленный школьник. Нет, определенно, любовь, будь она магической или человеческой — зло.
В свое оправдание могу сказать, что ощущать свое одиночество довольно неприятно, особенно если с самого рождения ощущал поддержку крепкого, монолитного рода и знал, что на любого из близких и дальних родственников можно и нужно положиться. Взрослея в таких условиях, не удивительно, что прожив три века, желалось, чтобы и мои дети, и их дети жили так же.