Простой пример: штурм телецентра «Останкино». Это классическое «отвлечение на негодный объект», потому что если бы после взятия мэрии сторонники Верховного Совета пошли в Кремль, всего-навсего на другой конец Нового Арбата, – и попытались взять вместо телеэфира реальную власть, – я совершенно не уверен, что кто-то в тот момент стал бы защищать Кремль.
Я там был вечером в субботу 2 октября и, уходя с работы, видел, какая зияющая пустота там медленно воцарялась. Защищать его – я, конечно, могу ошибаться – в те дни было просто некому. Можно было взять Кремль, как в 1917 году Зимний дворец, без всякого штурма, – и то, что они этого не сделали, лишний раз свидетельствует: настоящих руководителей у Верховного Совета просто не имелось.
Противопоставляя Ельцина и Верховный Совет, нельзя забывать о том, что руководители последнего, Руцкой и Хасбулатов, длительное время были в команде Ельцина на ключевых позициях: они были слабы еще и потому, что их конфликт с Ельциным был внутренним расколом одной команды. Никто никогда не вспомнил бы о Хасбулатове и даже Руцком без Ельцина, он их вытащил в политику из ниоткуда, из безвестности.
По сути дела, расстрел Белого дома и сопутствующие события – например, те зверства, что происходили в прилегающих дворах, – были маленькой гражданской войной.
Она не переросла в большую лишь из-за измученности общества реформами, а возникла именно из-за политики Ельцина по безумной либерализации всего и вся, по уничтожению «проклятого коммунистического прошлого» без замены его приемлемым настоящим. Либерализовать цены в условиях сверхмонополизированной экономики – это примерно то же самое, что выстрелить в висок из гранатомета.
Да, в условиях кризиса удалось избежать большой гражданской войны. Но с высоты современного исторического опыта возникает устойчивое ощущение, что ее опасность сознательно и в корыстных целях преувеличивалась той самой интеллигенцией, которая призывала истреблять всех несогласных, и теми самыми реформаторами, которые эту угрозу на самом деле создали и до сих пор просто заметают следы. А наследили они так, что, заметая более 17 лет, так и не преуспели в этом.
События 4 октября 1993 года до сих пор во многом окутаны тайной. Например, непонятно, кем на самом деле были таинственные снайперы, стрелявшие по обеим сторонам и по окнам, а еще в нескольких местах города – просто по прохожим. В частности, если по правой стороне Тверской от центра пройти чуть дальше памятника Маяковскому – окажетесь на месте, где люди попадали под прицельный огонь.
В любом случае, даже если это и был израильский спецназ, как иногда говорят до сих пор, он прилетел не по своей воле. Согласитесь: вряд ли в 1993 году у нас были гражданские снайперы, которые никому не подчинялись и не входили в состав спецподразделений.
Вероятно, это была осознанная работа на разжигание напряженности, на то, чтобы сделать кризис более полным, глубоким, пугающим, страшным, чтобы парализовать людей ужасом, отбить у них саму мысль о возможности защиты своих прав. Думаю, что это была часть государственной политики. И эта государственная политика была чрезмерно, невыносимо жестока даже для сотрудников правоохранительных органов: они далеко не всегда были готовы к тем нарушениям закона и к тем зверствам, которые от них потребовались.
Армия не шевельнулась. «Альфа» и «Вымпел» вели себя очень корректно. Московский ОМОН просто саботировал указания руководства, так что пришлось нагнать в Москву ОМОН из регионов, который вел себя по тем временам дико и чудовищно, а по нынешним – почти пристойно. Кто убивал людей во дворах, непонятно до сих пор. Да, это делали люди в милицейской форме, и уголовников из тюрем не выпускали, как в Молдавии через год, но какой-то такой внегосударственный вариант реализован был совершенно явно.