Новая песнь Господу

Говоря очень практически, христианский Исход подразумевает обращение, которое принимает обетование Иисуса во всей его полноте и готово отдать Ему свою жизнь. Обращение же подразумевает и преодоление самодостаточности, и доверие к тайне, к Таинству — в общине Церкви, — посредством которого Бог входит в мою жизнь как действующее лицо и вырывает ее из ее отъединенности. Обращение — это крест, находящий свое место в Пасхальной Тайне, которая не перестает оттого быть страданием. Августин выразил это своим, неповторимым образом, комментируя текст Псалма 119, 120 (Вульг.): «Пригвозди плоть мою страхом Твоим». «Гвозди эти — заповеди правды; этими гвоздями страх Господень закрепляет в нас эту правду и распинает нас как жертву, угодную Ему». Так вечная жизнь все больше начинает присутствовать в этой жизни и отбрасывает свет Исхода на мир, который сам по себе есть что угодно, только не «земля обетованная». Так Христос становится путем Сам, не только в Своих: словах. И так Он действительно становится «сегодня».

4. Христос есть истина. Истина, свобода, бедность

Бросим еще хотя бы беглый взгляд на два слова, стоящих рядом со словом «путь», — «истина и жизнь». Это исповедание Христа — «Я есмь истина» — наша эпоха принимает с не меньшим скептицизмом, чем Пилат; она задает тот же вопрос, в котором звучат одновременно надменность и покорность: «Что есть истина?» Человек сегодня охотнее, чем в словах Христа, узнает себя в пятом тропосе Диогена Лаэрция:

«Истины не существует. В самом деле, то, что один находит справедливым, то другой — несправедливым; то, что один считает благом, другой считает злом. Поэтому пусть нашим девизом будет: да воздержимся от всякого суждения об истине».

Скептицизм кажется нам требованием терпимости, а стало быть, подлинной мудрости. Но не будем забывать, что истина и свобода неразделимы. «Я уже не называю вас рабами: но Я назвал вас друзьями, потому что сегодня сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин 15, 15). Незнание — это зависимость, рабство: находящийся в неведении остается рабом. Только с того момента, когда открывается понимание, когда мы начинаем постигать сущностное, мы движемся к свободе. Свобода, из которой изъяли истину, — всего лишь ложь. Христос есть истина, а это значит, что Бог делает нас, несведущих рабов, Своими друзьями, даруя нам причастность к знанию, которое Он имеет о Самом Себе. Образ дружбы со Христом нам сегодня особенно дорог, но Его дружба заключается в том, что Он приводит нас к доверию, а область доверия — это истина.

Когда мы сегодня говорим об освобождении от рабства невежества, мы обычно думаем не о Боге, а о «власти знания», об искусстве обращаться с вещами и людьми. Бог как бы вне игры; для проблемы «как жить» Он кажется неважным. Сначала нужно суметь утвердиться в жизни; когда это достигнуто, то можно предаваться и созерцанию. Подобное суждение о знании — проблема не только нынешнего понятия истины и свободы, но и всего нашего времени как такового. Действительно, мы предполагаем, что для организации человеческих дел и устройства нашей жизни безразлично, существует Бог или нет. Он кажется находящимся вне условий функционирования нашей жизни и общества: это знаменитый Deus otiosus истории религий. Но Бог, не имеющий значения для человеческой жизни, — не Бог, потому что Он бессилен и нереален. Если же мир не исходит от Бога и не управляется Им вплоть до мельчайших дел, значит, он не происходит от свободы и свобода не имеет в нем никакой силы; в таком случае, Он — только дополнительный механизм, подчиняющийся необходимым законам, и вся Его свобода — не более, чем иллюзия. В этом смысле, исходя уже из другой перспективы, мы снова сталкиваемся с тем фактом, что свобода и истина нераздельны. Если мы ничего не можем знать о Боге, а Он ничего не хочет знать о нас, то мы являемся не свободными существами в творении, открывающемся свободе, а элементами системы необходимостей, среди которых жажда свободы непостижимым образом не хочет угасать. Вопрос о Боге — это одновременно и равным образом вопрос об истине и свободе.