Новая реальность

— Кроме того, что ты, государь Петр Алексеевич, козла из меня сделать на старости лет хочешь? — мрачно ответил вопросом на вопрос Ушаков, но, разглядев мой сжатый в тонкую полоску рот, заткнулся и вздохнул. — Как я сам запаха не учуял?

— Потому что сразу парик и не пах, — я вздохнул. Не объяснять же ему все премудрости химических реакций. Да я их сам толком не знаю. Знаю только, что медики так определяют, чем именно отравлен пациент, пока анализа из волос дожидаются. Выдох пахнет чесноком – отравлен мышьяком, ацетоном – сахара смотри. Мне потом Серега на пальцах объяснял, когда я чуть не траванулся, что в организме происходят процессы окисления и хрен знает, чего еще, и на выходе мы и имеем этот волшебный запах. И что у него на столе не мышьяк в чистом виде лежал – в чистом виде он белый, а не серый, а его вонючее соединение. Я оттого такой указ и сочинил, чтобы этот тонкий реактивный запах сразу можно было учуять, не продираясь между миазмами застарелого пота. — Я у наших ученых мужей интересовался, всегда ведь есть вероятность быть отравленным, так они сказали, что в пище он вонять начинает, потому что процессы начинают протекать, а парик твой начал миазмы издавать, потому что с потом и жиром с волос смешался и… я не знаю, что произошло, но вот так. Кстати, Карл Девятый Валуа был отравлен книгой, пропитанной ядом. Страницы оказались слипшимися, и он слюнявил пальцы, чтобы их отделить друг от друга, — я криво усмехнулся, когда разглядел в полумраке комнаты сдвинутые брови Ушакова.

— Это правда?

— Не знаю, — я пожал плечами, подошел поближе и сел в кресло, стоящее возле кровати. — Может и правда. Медичи и не на такое были способны. Но, если по заключению Амбруаза Пере смотреть, то от чахотки он умер, — вздохнув, я поставил локти на колени и положил подбородок на скрещенные руки. — Как много можно узнать, если сидеть в тиши почти безлюдного дворца во время глубокого траура и от нечего делать все время что-то читать. Но ты же так рвался ко мне, Андрей Иванович, не затем, чтобы Валуа обсуждать?

— Нет, не затем. Речь не про Францию пойдет, это уж точно, — Ушаков вздохнул и откашлялся. Ему все еще было тяжеловато дышать, но он уверенно шел на поправку. — Мы с Афанасием Прокофьевичем почти поняли про заговорщиков, которые нашли новый Тайный совет в моем лице и попытались от меня избавиться. Но я опасаюсь за твою жизнь, государь. Особливо сейчас, когда многих ломать через колено придется. Но эту заразу нужно клейменым железом выжечь, дабы другим неповадно было.

— Кто замешан? — я сидел не шевелясь. Как же все не вовремя!

— Много кто, в основном те, кто хотел бы на тебя влияние поиметь после того как я преставлюсь. Не понимают, идиоты, что это ты на меня влияешь, но так даже лучше. Пущай думают, что снова тобой вертят как хотят такие вот старые пердуны, вроде меня и Брюса, да и Миниха, что греха таить. Но вот только, боюсь, недолго они в таком блаженном состоянии пребывать будут, и тогда могут отчаянно решиться на цареубийство, сволочи.

— Шереметьев? — я старался не делать лишних движений, боясь ответа. Что я буду делать, если и Петька замешан? Кому вообще верить после этого?

— Петька твой, что ли? — Ушаков глаза закатил. — Побойся бога, государь, этот блаженный с детства за тобой аки привязанный бегает. Потому и попросил я тебя его отрядить царевну к жениху сопровождать, дабы дел не наворотил, как узнает про заговор. Горячий он слишком, молод потому как, — я на мгновение глаза прикрыл. Слава Богу, прямо от сердца отлегло. — Только вот и тебе следует на время схорониться. Дела какие важные, что безотлагательно должны быть исполнены, доделать, да сказаться больным и удалиться в тот же Елизаветин дворец, где тоске по сестрице предавался прошлого году.

— У меня есть предложение получше, — я встал и подошел к окну. — Гонца Шетарди уже выслал, дабы ждали Елизавету и встречу подобающую обеспечивали. Через две недели поезд должен тронуться, царевну на ее новую родину сопровождаючи. Думаю, что лучше будет, ежели я с ними отправлюсь. И на невесту, предполагаемую, посмотрю, и что в Европе творится собственными глазами увижу. Дед мой с Великим посольствам так же куролесил. Так что мне сам Бог велел на себя имечко Петра Михайлова примерить, мелкопоместного помещика с десятком крепостных и одной коровой на всех, которому повезло, и Петр Шереметьев которого приглядел да к себе приблизил.

— Это не решит проблемы… — я обернулся, чтобы полюбоваться на сверкающие глаза и играющие желваки на скулах Ушакова.