Новая Россия

Однако, с другой стороны, оно же обеспечивает управляющей системе необходимую гибкость и жизнеспособность, так как в ней еще до общественного взрыва опережающим образом появляются не только идейные, но порой и организационные зачатки будущего, посткатастрофического устройства.

Трудовая культура: сверхзадача, мотивация и русский способ производства

Одной из важнейших компонент любой культуры является отношение ее носителей к труду. Наша особенность — органическая неспособность существовать (и тем более трудиться) без сверхзадачи, без некоей цели, возвышающейся далеко над нашим повседневным существованием и придающей ему высший философский смысл. По известной притче, мы органически не способны не только «таскать эти треклятые камни», но даже и «зарабатывать на жизнь своей семье» — по-настоящему хорошо мы можем только «строить Руанский собор».

Потребность в сверхзадаче вместе с тягой к справедливости сформировала в рамках русской культуры весьма специфический тип трудовой мотивации, ориентированной на деньги и в целом на потребление лишь преимущественно как символ этой справедливости.

Поэтому само по себе стимулирование работника рублем, что доказала вся практика последней четверти века (да и более ранние эксперименты с хозрасчетом, начатые еще в 20-е годы прошлого века), оказывается совершенно недостаточным. Это многократно усложняет задачу системы управления по сравнению со стандартными правилами, выработанными в рамках западной культуры. Технологически простое для управленца материальное стимулирование оказывается эффективным лишь при наличии внятно осознаваемой сверхзадачи. Именно поэтому политические пропагандисты, а до них священники выполняли, по сути, непосредственно производственную функцию.

Однако главное заключается в безусловной вторичности любого материального стимулирования по сравнению с одобрением окружающих, являющимся непосредственным доказательством справедливости тех или иных действий одобряемого.

Эта зависимость от мнения коллег (равно как и общее для россиян стремление к «миру и согласию» пусть даже в ущерб собственным интересам и самой справедливости, вызывающее в целом враждебное отношение к «мании правдоискательства») исторически порождена соседским характером российской общины и в целом сельской жизни. Грубо говоря, ставший врагом сосед легко может сжечь ваш дом, тем самым уничтожив ваше благосостояние и пустив вас по миру, поэтому с ним лучше ладить. Тысячелетняя жизнь в условиях повседневной практической реализации этой «доктрины гарантированного взаимоуничтожения» наложила огромный отпечаток на русский национальный характер. Впрочем, как минимум не меньшее влияние на формирование трудовой мотивации наложила экзистенциальная тяга к справедливости, описанная выше.

Важной особенностью русской культуры, выявленной в начале XX века зарубежными социологами и впечатлившей их до такой степени, что они ввели термин «русский способ производства», является склонность к штучной, уникальной, но не массовой монотонной работе. Это связано и с органической потребностью в сверхзадаче, с идеей которой монотонная простая работа связывается намного труднее, чем с «подковыванием блохи», и с индивидуальным ремесленничеством крестьян (зимой или при отпуске «на оборок»).

Таким образом, еще до изобретения конвейера была выявлена неприспособленность к нему русской культуры: выполнять монотонные однородные операции ее носителям оказывалось невыносимо скучно. Это одна из причин того, почему наша страна делала прекрасные относительно сложные машины (вроде боевых самолетов) и хронически не справлялась с более массовым и более простым производством легковых автомобилей.