Читаем Новая структурная трансформация публичной сферы и делиберативная политика полностью

Эта нормативность конституционных порядков, основанная на фундаментальных правах, характеризуется особой радикальностью, поскольку «ненасытна» и постоянно подрывает статус-кво. Она представляет собой исторический факт, новизну которого проще всего понять в сравнении с привычной общественной нормативностью. Общественные явления, будь то действия, коммуникационные потоки или артефакты, ценности или нормы, обычаи или институты, соглашения или организации, имеют характер правил. Это проявляется в возможности девиантного поведения – правила можно соблюдать или нарушать. Существуют различные типы правил: логические, математические, грамматические правила, правила игры, а также инструментальные и социальные правила действия, среди которых, в свою очередь, различают стратегические и нормативно-регулируемые взаимодействия. Именно эти последние нормы отличаются особым модусом значимости – модусом долженствования (Geltungsmodus des Sollens)29. Такие нормативные поведенческие ожидания, как показывает характер санкций за девиантное поведение, могут предъявлять к нам более или менее строгие требования, причем наиболее строгие требования выдвигает мораль. Универсалистская мораль, появившаяся вместе с мировоззрениями осевого времени30, характеризуется тем, что в основе своей требует равного отношения ко всем людям. В эпоху европейского Просвещения этот морально-познавательный потенциал отделился от своих религиозных и идеологических истоков и обособился настолько, что – в соответствии с кантовским постулатом, который актуален и сегодня, – каждый человек в своей неотчуждаемой индивидуальности заслуживает одинакового уважения и должен получать одинаковое обращение. Согласно этому пониманию, поведение каждого человека с учетом его индивидуальной ситуации должно оцениваться именно по общим нормам, которые – с дискурсивно обоснованной точки зрения всех, кого это может коснуться, – в равной степени хороши для всех.

В нашем контексте представляет интерес определенное социологическое следствие этого развития: необходимо вспомнить неслыханную радикальность морали, основанной на разуме (Vernunftmoral), чтобы представить себе высоту, на которую забрался этот эгалитарно-индивидуалистический универсализм в своих притязаниях на значимость, а затем, переместив взгляд с морали, основанной на разуме, на рационально основанное право, вдохновленное этой моралью, понять историческое значение того факта, что после первых двух конституционных революций31 этот радикальный морально-познавательный потенциал образовал ядро обеспеченных государством основных прав (Grundrechte), а тем самым и позитивного права в целом. С «провозглашением» конституционных прав и прав человека главное содержание основанной на разуме морали переместилось в сферу императивного конституционного права, возведенного на базе субъективных прав. Благодаря этим исторически беспрецедентным актам, установившим в конце XVIII века демократические конституционные порядки, в политическом сознании свободных и равных перед законом граждан укоренилось доселе неизвестное напряжение нормативного перепада (Gefalle). Поощрение нового нормативного самосознания идет рука об руку с новым историческим сознанием, исследованным Райнхартом Козеллеком, которое активно обращено в будущее, – это полная трансформация сознания, вписанная в параллельную капиталистическую динамику изменений социальных условий жизни, ускоренную техническим прогрессом. Между тем эта динамика скорее породила в западных обществах ощущение подавленности и связанное с ним оборонительное сознание в ответ на технологически и экономически обусловленный рост социальной сложности. Но продолжающиеся до сих пор социальные движения, которые проникнуты сознанием неполной включенности угнетенных, маргинализированных и оскорбленных, страдающих, эксплуатируемых и обездоленных групп, социальных классов, субкультур, гендерных групп, этносов, наций и континентов, напоминают нам о перепаде между позитивной значимостью и все еще ненасыщенным содержанием прав человека, которые теперь «провозглашаются» уже не только на национальном уровне32. Таким образом, и в этом смысл моего отступления, одно из необходимых условий существования демократического сообщества состоит в том, чтобы граждане сознавали себя вовлеченными в процесс непрерывной реализации еще не реализованных, но уже позитивно значимых основных прав.

Перейти на страницу:

Похожие книги

50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное
Качели
Качели

Известный политолог Сергей Кургинян в своей новой книге рассматривает феномен так называемой «подковерной политики». Одновременно он разрабатывает аппарат, с помощью которого можно анализировать нетранспарентные («подковерные») политические процессы, и применяет этот аппарат к анализу текущих событий. Автор анализирует самые актуальные события новейшей российской политики. Отставки и назначения, аресты и высказывания, коммерческие проекты и политические эксцессы. При этом актуальность (кто-то скажет «сенсационность») анализируемых событий не заслоняет для него подлинный смысл происходящего. Сергей Кургинян не становится на чью-то сторону, не пытается кого-то демонизировать. Он выступает не как следователь или журналист, а как исследователь элиты. Аппарат теории элит, социология закрытых групп, миропроектная конкуренция, политическая культурология позволяют автору разобраться в происходящем, не опускаясь до «теории заговора» или «войны компроматов».

Сергей Ервандович Кургинян

Политика / Образование и наука
Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация?
Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация?

Проблема Пёрл-Харбора — одна из самых сложных в исторической науке. Многое было сказано об этой трагедии, огромная палитра мнений окружает события шестидесятипятилетней давности. На подходах и концепциях сказывалась и логика внутриполитической Р±РѕСЂСЊР±С‹ в США, и противостояние холодной РІРѕР№РЅС‹.Но СЂРѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ публике, как любителям истории, так и большинству профессионалов, те далекие уже РѕС' нас дни и события известны больше понаслышке. Расстояние и время, отделяющие нас РѕС' затерянного на просторах РўРёС…ого океана острова Оаху, дают отечественным историкам уникальный шанс непредвзято взглянуть на проблему. Р

Михаил Александрович Маслов , Михаил Сергеевич Маслов , Сергей Леонидович Зубков

Публицистика / Военная история / История / Политика / Образование и наука / Документальное