Новая Ты

Из палаты выходит Дотти. Она удивлена, что мы так быстро добрались. Лав бежит к ней и сжимает в объятиях. Я стою в коридоре и стараюсь не пялиться в открытую дверь, где какой-то старик зовет на помощь. Дотти окликает меня, мы обнимаемся. Лав заходит к Форти. У меня сердце чуть не выпрыгивает из груди.

– Ты горячий, – замечает Дотти и трогает мой лоб. – Заболел?

– Нет, просто жарко.

– Слушай, Джо, нам надо поговорить. – Она берет меня под руку. – У Форти появилась отличная идея насчет тебя.

Убить меня, скормить живьем собакам, утопить, удавить, связать и заморить голодом?

– Да? Интересно, что вы придумали… И, черт возьми, как он себя чувствует?

– Сам посмотри.

Она распахивает передо мной дверь. В палате играет музыка, стол ломится от жратвы. Рей восседает в роскошном кожаном кресле (он что, его с собой притащил?). Форти шутит с Майло, устроившимся на соседней кушетке.

Я подхожу к Форти, мать его, Квинну. Он смотрит на меня и улыбается.

– А вот и наш Профессор! Рад тебя видеть, старина. Располагайся. Сейчас поведаю вам свою историю.

Рей встает, потягивается, говорит, что он уже слышал, и уходит. Дотти занимает его кресло. Лав подсаживается на кровать к брату. А я устраиваюсь в уголке на больничном складном стуле.

– Начнем, – объявляет Форти. – Во-первых, уясните все, что я писатель.

Меня сейчас вырвет.

– Хорошо.

– А это значит, – он делает театральную паузу, – что мне надо писать. Отвлечься. Сосредоточиться. Отключить телефон. Погрузиться в текст. Признаю, раньше я позволял себе лишнее, однако теперь совсем другое дело. Я востребованный сценарист, мне нельзя сидеть в Эл-Эй и почивать на лаврах. И я поехал в уединенное место, чтобы творить.

– Милый, – кудахчет Дотти, – я на твоей стороне. Я люблю тебя. Но ты мог хотя бы позвонить…

– Мам, хватит! – перебивает ее Лав.

– В следующий раз я обязательно позвоню. Просто мне не терпелось начать новый сценарий. Вы же понимаете, это Голливуд, тут нельзя останавливаться.

– Аминь, брат мой, – влезает Майло.

Меня сейчас удар хватит.

– И о чем же ты писал? – интересуется Лав.

Форти поворачивается ко мне и пристально на меня смотрит. С мерзкой улыбочкой.

– Опять о похищении. Я как-то пытался продать эту идею в «Парамаунт», но тогда они струсили, а теперь, когда я на гребне успеха, позвонили и попросили скорее подготовить сценарий.

– Ладно, – бормочет Лав, – а в пустыню-то ты как попал? Мама сказала, ты начал что-то вспоминать. Что-то про девушку, которая тебя спасла…

Мое сердце обрывается. Форти равнодушно пялится в телик.

– Я пошел прогуляться, посмотреть натуру, ведь надо знать, о чем пишешь.

Может, удастся подкупить медсестру и она вколет ему что-нибудь смертельное? Почему никто не задаст ему главный вопрос? Где сценарий? Где его шедевр? Чертов шут не может объяснить, куда делся компьютер с записями, потому что, мать-перемать, не было у него с собой никакого компьютера, а были только бабки и кокс.

Ладони мои потеют.

– И кто же тебя спас?

– Хороший вопрос, старина. – Он ухмыляется. – Все как в тумане. Сижу в кафе, входят новобрачные из какого-то захолустья, я дарю им пять штук…

ЧЕРТОВ ЛЖЕЦ!

– …а потом – бац, и я в пустыне, и надо мной склоняется какая-то блондинка. Даже лица ее не помню.

Дотти вскакивает:

– Милый, что ты видел?

– Обычная толстовка…

Дотти умоляет его припомнить еще хоть что-нибудь, но Форти лишь пожимает плечами:

– А потом я проснулся здесь.

Лав целует его руку.

– Этой девушке стоило бы заплатить пять тысяч.

– Стоило бы, – откликается Форти, – но она уехала. Оставила меня на пороге больницы.

Дотти разражается потоком слез, Майло принимается ее утешать. Лав спрашивает, как с ним здесь обращались. Он отвечает, что «это не “Ритц”, конечно», а потом поворачивается ко мне и спрашивает, как я поживаю.

– Беспокоился о тебе, – отвечаю, глядя ему прямо в глаза.

– Мы так переживали, – причитает Дотти и встает.

Заходит медсестра, извиняется и говорит, что процедура может подождать. Лав выбегает следом за ней. Дотти мечется по палате.

Будь у меня такая мать, заботливая, любящая, готовая лететь за блудным сыном хоть в пустыню, я бы горы своротил.

– Форти, пожалуйста, пойми, если ты погибнешь, то больше уже ничего не напишешь. Я тебя прошу, всегда сообщай нам с отцом, куда ты едешь.

– Мам, мне тридцать пять. Может, хватит?

– Хватило уже, – говорит она со слезами в голосе.

Форти вытаскивает бумажную салфетку, кидает ее Майло и показывает на дверь. Тот подхватывается.

– Пойдем, Дот, тебе надо подышать.

– Джо может остаться со мной, – ухмыляется Форти. – Да, старина?

Пытка начинается.

– Конечно, – говорю я, – идите, отдыхайте.

Дотти целует сыночка в лоб.

– Пожалей меня. Мы с отцом тебя любим. Позволь нам любить тебя. Позволь быть рядом.

– Мам, – отмахивается он, – меня не было всего несколько дней.

Майло выводит Дотти. Когда они скрываются в коридоре, Форти приказывает:

– Закрой! Сначала дверь, потом рот.

Встаю, закрываю, возвращаюсь. Он не предлагает мне сесть в кресло или на соседнюю кровать. Показывает на стул у себя в ногах.

– Сюда. Я страдаю от истощения и обезвоживания и орать не собираюсь.