Новая Ты

Я взрываюсь от радости. Мы смеемся и обнимаемся. Я целую ее живот. Она говорит, что срок еще совсем маленький и что она специально приехала рассказать мне все лично и ни капли не жалеет об этом.

– Я тоже.

Ребенок – залог неразрывности нашего союза, гарантия будущего. Каким бы ни было мое прошлое, часть меня уже внутри Лав. Это самое чудесное таинство мира. Теперь мы связаны, спаяны, слиты, наши гены переплетены в крошечном семени, зреющем у нее в чреве. Я смотрю, как она засыпает, и меня переполняет любовь.

– Сладких снов, – шепчу я и целую ее в грудь, туда, где бьется сердце, не знающее ненависти.

Иду в душ, и он уже не кажется мне таким тесным и жалким. Весь мир словно раздвинулся и преобразился. Я больше не одинок – рядом есть та, которая знает и любит меня. Теперь я понимаю, почему Пич Сэлинджер была так несчастна. Бек знала ее – но не любила.

Выключаю воду, вытираюсь, толкаю дверь. Она не открывается. Я не запирал ее, и снаружи нет замка. Я ничего не понимаю. Толкаю еще раз сильнее – не поддается. Меня охватывает паника. Дергаю ручку снова и снова – впустую. Барабаню кулаками, зову Лав, пытаюсь выбить дверь плечом. Никакого ответа.

Она заперла меня. Выдумала и Рузвельта, и ребенка, чтобы усыпить мою бдительность и сбежать. Что ж, ей это удалось.

49

Я – монстр, отчаявшаяся тварь, запертая в белой кафельной клетке, обезьяна на стероидах. Я понимаю, что мне не выбраться, однако продолжаю бросаться на дверь, разбивая в кровь никчемное тело, разбивая и круша все вокруг. Я зову на помощь, но никто не идет. Соседи, если они вообще есть, не обращают внимания. Я включаю воду; холодная жалит раны, а горячая обжигает. Этот город проклят. В нем нет любви для меня. Как я мог поверить? Снова злость плавит мой мозг, и я обрушиваюсь на дверь. Плохой мальчик, Джо. Аккуратнее, Джозеф. Мистер Муни предостерегал меня, когда я был мальчишкой. Когда еще была надежда… Только была ли?

Удар. Ребра не выдерживают. Я не стану бить зеркало и резать вены. Я хочу выйти. Удар. Я – никчемный кусок мяса, а дверь – мой враг, сильный, стойкий, непробиваемый. Слезы сами катятся из глаз.

Нет никакого ребенка. Любовь долготерпит, милосердствует. Да… А еще она знает жизнь и мужчин, она старше и мудрее и два раза была замужем. Сейчас она в полиции.

Я идиот. Устраивал тесты, пытался учить других, а сам… сам ничему так и не научился. Всю жизнь выбирал не тех. Перед глазами встает мать в растянутой футболе «Нирваны», в той самой, в которой я похоронил Бек. Я чувствую ее присутствие, как бывает во сне, в ночном кошмаре. Удар. Я мечусь, как зверь в клетке, а она смеется и спускает деньги в казино во Флориде, или в Нью-Джерси, или еще в какой-нибудь дыре. Она как Форти. Он тоже смеется мне в лицо. Я сам виноват. Приехал сюда и доверился Лав. И потерял все, даже способность стоять – ноги отказывают. Плохой мальчик, Джо. Аккуратнее, Джозеф. Я дергаю ручку. Бью по ней. Не поддается. Толкаю. Тяну. И валюсь на унитаз. Спускаю воду, слушаю, как она уходит и набирается снова.

Дышу. И вижу Бек. В могиле. Она улыбается как Мона Лиза и хочет вылезти, царапает землю. Она говорит Эми: «Божечки, мне нужно выпить, вот это история, где мой “Твиттер”» – и убегает в лес, а я остаюсь. Запертый. Одинокий. На потолке какое-то желтое пятно. Пытаюсь дотянуться, но не могу.

Мне отсюда не выбраться. Не стать отцом. Не любить. Я сгнию здесь заживо из-за своей тупости. Как я мог ей поверить? Предупреждал же меня мистер Муни: «Не спи с актрисами» – а она ведь актриса. Интересно, она записала мой рассказ? Я бы послушал. Сколько я еще проживу? Ноги не слушаются, тело пульсирует от боли, кожа напоминает штормовое море, сине-бело-черное месиво с красными всполохами сигнальных огней. Это конец. Я закрываю глаза. Любовь ушла из моей жизни и оставила меня в пустоте.

Я убийца, и меня ждет тюрьма. Интересно, мне разрешат посмотреть «Третьего двойняшку» и «Хаос»? Мистер Муни даст мне напутственный совет? Посадят на электрический стул? Кормить будут так же плохо, как показывают в сериале «За решеткой» на Си-эн-эн? Буду я там качаться или стану доходягой? Обо мне напишут в «Википедии»? Газетчики придумают прозвище? Джо-бро? Таксист? Старина? Профессор? Лав-бой?

Процесс будет тянуться долго? Дез запрячет товар под кровать, снимет кепку «Лос-Анджелес доджерс», будет трясти головой, шикать на Литтл Ди и рассказывать репортерам, что я был «скрытным» и «не как нормальный пацан»? Прорвется ли Харви в телевизор на волне шумихи? Будет ли Келвин смеяться над этим на публике и плакать по ночам? Станет ли хвастаться знакомством со мной перед телками с «Тиндера»?

– Помогите! – кричу я и бьюсь об дверь. По рукам течет кровь.

Подошлют ли коллеги Финчера какого-нибудь отморозка, чтобы он мне отомстил? Станет ли мой дебютный ролик, сляпанный из «Реальной любви» и «Дороги перемен», вирусным? Я прославлюсь?