Новая Ты

Трубка выскальзывает у нее из рук. Она словно окаменела. Моя первая мысль про ребенка… хотя ей ведь звонит не доктор.

– Форти, – шепчет она.

Все-таки заявил в полицию?! Вот гнида! Я его прикончу.

– Что случилось?

Она не отвечает, ее душат слезы. Убью этого урода!

Поднимаю телефон. И пытаюсь ее обнять. Лав дрожит, бьется в конвульсиях. Ребенку это на пользу не пойдет.

– Дотти? Ты здесь? – кричу я в трубку.

– Мой мальчик… – рыдает она. – Мой мальчик мертв.

Меня отпускает.

– Форти мертв?

Лав вскрикивает; я говорю Дотти, что мне нужно идти. Обнимаю Лав и прижимаю к себе. Хочу ее утешить, но не могу. Форти мертв.

Ура! ☺

53

Форти Квинн не обожрался ксанаксом или кесадильями. Не заболел раком. Не захлебнулся соленой водой Тихого океана или хлорированной водой гостиничного бассейна. Его сбила машина, когда он переходил дорогу в Беверли-Хиллз. Девица за рулем «Хонды Сивик», Джулия Сантос, не была под алкоголем или наркотиками (Бог не настолько банален), она только что переехала в Лос-Анджелес и, по ее словам, просто растерялась. Парень, который ехал за ней, все время бибикал, а ее соседка по комнате сказала, что здесь все поворачивают налево, когда загорается красный, – «иначе весь город встанет».

Форти был трезв. Ни в крови, ни в карманах наркотиков не обнаружили. Он шел в ресторан есть солонину с жареной картошкой. Официант сказал, что Форти уже много лет к ним ходит – вернее, ходил, – всегда был один и всегда заказывал одно и то же. Никто в семье про это не знал.

Джулия Сантос (судя по виду, настоящая тихоня – всю жизнь будет страдать из-за этой аварии) заявила, что ехала смотреть отель, где снимали «Красотку», и разрыдалась. Я еле сдержался, чтобы не пошутить про Форти и проституток. Спасибо тебе, Джулия Робертс.

Запись с камеры наблюдения показала, что Форти переходил на красный. Сдерживая дрожь, Лав говорит, что у брата было восемь штрафов за нарушение правил перехода улицы. Форти не любил ждать. Хотел все и сразу: карьеру, «Оскар», обед.

Джулии Сантос будет предъявлено обвинение. Она уже уведомила полицию, что возвращается в Бостон и в жизни больше не сядет за руль.

Никто не может поверить в случившееся. Тем более я. Джулия Сантос не идет у меня из головы, я даже в «Фейсбуке» и «Твиттере» ее нашел. Я молиться на нее готов (все-таки у Бога есть чувство юмора: ее второе имя – Ангелина).

Теперь я свободен.

Стою перед зеркалом в роскошном зале, и двое портных подгоняют мне по фигуре костюм, потому что похороны – это почти как «Оскар».

Лав сидит в кресле. Она больше не плачет.

– Будет ужасно, если я скажу, что ты выглядишь секси?

– Нет, – отвечаю я, – ты можешь говорить все что угодно.

Она кивает. Я прошу портных оставить нас наедине и подхожу к ней. Вокруг зеркала, и везде мы. Только мы. Третий двойняшка исчез.

– Люблю тебя.

– И я тебя, – откликается Лав. – Обещаю, я скоро приду в себя.

– Не торопись.

– Какое странное чувство, когда больше не о ком беспокоиться…

– Знаю.

– Будто дыра в жизни. Я ведь все время, постоянно за него волновалась, и даже не столько из-за наркотиков, сколько вообще. Мы ведь двойняшки.

Говорю, что буду рядом, что не тороплю, что люблю. Она всхлипывает, перестает теребить салфетку и смотрит на меня:

– Что бы я без тебя делала?

– Бессмысленный вопрос. Мы всегда будем вместе.

Лав кидается мне на грудь и ревет; одна из булавок впивается мне в спину. Я прячу боль, смакую ее. Он мертв. Спасибо, ангельская Джулия Сантос. Наконец-то там наверху услышали мои молитвы и хоть немного помогли. Я крепко обнимаю свою Любовь и искренне благодарю судьбу. Возвращаются портные.

Костюм пришлют через пару дней. Майло слишком расстроен, чтобы писать надгробную речь, Рей никак не оправится от шока. К счастью, у них есть я. И я всех спасу. Я не стану строчить банальщину про чувство юмора покойника и его большое (жирное) сердце. Ну уж нет! Я забацаю такую речь, что все рты пооткрывают; получится не хуже, чем «Третий двойняшка» или новый сценарий про похищение, который я по-семейному вызовусь закончить, раз уж «автор» отошел в мир иной, не успев завершить работу.

К «Розовому дворцу» мы подъезжаем на лимузине и поднимаемся по ступеням, устланным роскошным ковром. Лав говорит, что в детстве это был ее любимый отель, и вечеринка в честь их с Форти шестнадцатилетия проходила именно здесь. Она снова плачет. Обнимаю ее покрепче.

– Я тут никогда не был.

– Мы давно перестали сюда ездить, даже не знаю почему, а в детстве практически жили тут. До сих пор помню их автомат с газировкой, и чизбургеры, и как мы играли в прятки в саду…

– Ты само очарование, – говорю я, и это чистая правда.